в текст, не оборачивающейся сентиментальностью. И неизбывна уверенность автора: «чья-то прошлая жизнь» – пусть даже суетливая, растаявшая в пустяках – может обрести в литературе подлинную гармонию, зазвучать как мелодия.

ЕЦ Ваша творческая судьба обычна… своей внешней необычностью. Так часто случается в искусстве. Долгие годы в той, «другой жизни», были отданы вовсе не литературе. Несколько строчек вашей автобиографии: «Работал инженером, преподавателем, руководителем юношеского фольклорного ансамбля, менеджером рок-группы, директором подросткового клуба и рекламного агентства, режиссёром и продюсером телевизионных программ». Писать прозу вы начали в эмиграции. Что же послужило толчком?

СК Сразу уточню: писать я начал отнюдь не в эмиграции – в эмиграции начал публиковаться. Сочинять же стал ещё в детстве, и толчком к этому, как и у многих других, послужило чтение книг, причём чтение взахлёб. И сначала это моё сочинительство никак не отражалось на бумаге. Я выдумывал занимательные истории для мальчишек из соседних дворов. Сочинял экспромтом, совершенно не готовясь. Вечерами собирались на лавочке вокруг меня ребята, и я начинал импровизировать – рассказывать довольно складные истории (часто с продолжением), якобы вычитанные мною в книгах или виденные в кино. Врал, короче говоря. Мальчишки эти (в основном, из простых семей) читали мало, обмануть их таким образом было легко. Слушателями они были прекрасными, внимательными, тихими. Я тогда впервые остро почувствовал свою власть над ними – власть рассказчика над слушателем, читателем – и это было упоительное, почти наркотическое ощущение. А фантазии мои я частично заимствовал, компилировал из любимых книг Жюля Верна, Беляева, Уэллса, Конан Дойла, Льва Кассиля. И ещё – из киносценариев. Мой папа – преподаватель эстетики – подрабатывал лектором по киноискусству общества «Знание». Он очень любил кино, несколько раз побывал на Московских кинофестивалях (случалось – и на закрытых просмотрах), а потом читал лекции перед сеансами в кинотеатрах нашего города и области. Поэтому в доме было полным-полно литературы по кино, недоступной рядовому зрителю: книги с киносценариями зарубежных фильмов (которые в то время не выходили на большой экран), специальные журналы для кинопрокатчиков и т. п. Папа с увлечением беседовал о кино и со мной. Его беседы, его книги – вот мои важнейшие источники информации и вдохновения. Кроме того, для дворовой публики, я несколько раз умудрился показать кукольные спектакли собственного сочинения (и куклы, и декорации тоже изготавливал сам из подручных материалов). Позднее – выпускал рукописный журнал фантастики, а в тринадцать лет, во время летних каникул, написал со своим другом большой фантастический роман (правда, кроме нас с ним, никто эту толстую тетрадь-рукопись так и не увидел). В пятнадцать-шестнадцать (опять же – как обычно), прорвались стихи. Сейчас нашёл некоторые из них – на тему, близкую нашему разговору (что весьма странно, ведь написаны они почти полвека назад):

Убери вензеля и виньетки

и сними из углов образа.

Запах жизни – он мятный и едкий

и подчас разъедает глаза.

Ущипни себя за руку крепче

и живи – не загадывай даль.

Дни-икринки история мечет

в неразысканных дальних прудах.

Проживи, всё потом объяснится

в биографии, в памяти граф:

недовыдуманные ресницы

и концы недописанных глав.

Вытри белой резинкой виньетки

так, как ветер туманы слизал.

Запах жизни – он мятный, но едкий

и подчас разъедает глаза.

Так и произошло: мечтал о Литинституте, но родители были категорически против («не поступишь из-за пятой графы!»), пришлось стать инженером.

Можно ещё долго рассказывать о том, как увлечение литературой продолжалось в самых различных формах: писал стихи к песням собственного сочинения (их исполняла созданная мной фолк-рок группа, получившая в 80-х на Украине звание «Народный»), сценарии к концертным программам этого же коллектива, сценарии телепередач и статьи в газеты. А опубликовать первые рассказы решился только в начале 2000-х, уже в Чикаго. И тоже – типичная история: тяжело заболел, пришлось долго лежать в постели, почти не мог ходить. Чтобы отвлечь меня от дурных мыслей, жена сказала: «А почему бы тебе не записать какую-нибудь из твоих историй?» Записал…

ЕЦ Есть ли литературная традиция, которая важна для вас в прозе?

СК Критики находили в моих вещах сходство с рассказами Довлатова и Шолом-Алейхема. Очень приятные сравнения, но, конечно, это был просто обман зрения. А нравятся, нет, лучше сказать – люблю: рассказы Бунина, Чехова, Моэма, Набокова. Учусь ли у них? Помните маленький шедевр Бунина «В одной знакомой улице» из «Темных аллей»? Я перечитывал его (и перечитываю) десятки раз.

ЕЦ Пять лет назад вы создали своё издательство, которое выпустило уже немало книг. Среди авторов – прозаики и поэты нашей эмиграции. Что это для вас – хобби, заработок?

СК Сначала это было просто желание переиздать собственную книгу рассказов – да так, чтобы иметь к ней доступ. Дело в том, что эту книгу, «Тридцать минут до центра Чикаго», первоначально выпустили в Москве. Но точно понять, где, как и в каком количестве она реализуется, оказалось почти невыполнимой задачей. А уж тем более, приобрести десяток-другой экземпляров для себя по разумной цене, чтобы подарить знакомым, устроить авторский вечер. А так как я по одной из своих профессий программист, то постарался освоить процесс книгоиздания с помощью онлайн сервиса компании «Амазон». Результат превзошёл ожидания: книга выглядела совершенно профессионально, сразу же оказалась в продаже на сайтах «Амазона» по всему миру, приобрести её очень легко, а для автора – совсем недорого.

Потом я сделал пару книг по просьбе друзей… и, в конечном итоге, занялся этим бизнесом всерьёз. Удалось привлечь замечательных молодых профессионалов: редактора, дизайнера, нескольких художников.

Словом, издание книг для меня – это и хобби, и бизнес. И «философия»: таким способом борюсь с мировой энтропией… А что? Правда! Это ж удовольствие: видеть, ощущать, как строчки рукописей, частенько неухоженные, с ошибками, опечатками, превращаются в достойную книжку в тщательно продуманной нами обложке!

ЕЦ Одна из опасностей, которая очевидно угрожает современной литературе, – графоманы. Конечно, они существовали во все времена. Но сейчас, как вы подтвердили, книгу издать совсем легко. И недорого. Да и некоторые журналы гостеприимно предлагают автору опубликовать его опусы… за деньги. Как оградить литературу от графоманов? А, может быть, на них просто не надо обращать внимания?

СК Не вижу здесь большой беды. Знаю: оградить никого ни от чего не удаётся. А то, что никому не нужно, никуда и не пойдёт. При том способе печати, что мы сейчас практикуем (он называется