– Уважаемый друид, – сказал Чжанг Голао, – я слышал кое-какие детали от мистера Хелгарсона и знаю, что путешествие в Асгард возможно. Пожалуйста, объясни нам, как это сделать.

– Я перемещу вас туда. Физически никаких проблем нет. А вот ментально очень и очень непросто. Мне удалось переместить двух моих спутников через весь земной шар, – я указал на Лейфа и Гуннара, – потому что я знаком с ними более десяти лет. Мне известно, как они мыслят. Я знаю, что приносит им радость и как нажимать на нужные кнопки. Они мои друзья.

Но с вами я только что познакомился, – продолжал я, указывая на сидевших по другую сторону костра мужчин. – Мне неизвестна ваша сущность. Мне придется удерживать в своем сознании Чжанг Голао, Вяйнямёйнена и Перуна – но кто вы для меня, кроме имен? Однако на самом деле вы больше, чем просто имя. У вас есть опыт и мудрость, ум и безрассудство, ненависть и скорбь, сила и слабость. Вас мотивируют разные силы; у вас разные цели. И все это я должен хранить в уме, чтобы в тот момент, когда мы перенесемся в мир древних скандинавов, не оставить здесь какие-то части вас.

– Значит, мы должны рассказать тебе о себе? – спросил Вяйнямёйнен.

– Не только мне. Вы должны рассказать всем. Если мы рассчитываем уцелеть, то должны заглянуть в окна домов наших друзей. Мы откроем эти окна, рассказывая истории.

– Истории? Какого рода? – удивился Перун.

– Самые разные. В Америке это называют мужской дружбой, правильный термин для того, чего мы хотим достигнуть. Нам требуется быть связанными, мысленно и духовно, если я возьму вас с собой в мир древних скандинавов. Поэтому мы будем оставаться здесь до тех пор, пока я не почувствую уверенность в том, что мы можем двигаться дальше, а до тех пор мы будем рассказывать истории. Я предлагаю начать с того, чтó у всех нас есть общего – то есть почему мы хотим убить Тора. Потом мы сможем перейти на более легкие темы. Согласны?

Все закивали головами, но лица у моих спутников стали хмурыми – они смотрели в огонь и, несомненно, вспоминали скандинавского бога грома.

– Кто хочет начать? – спросил я.

Все пятеро заговорили одновременно, но потом четверо быстро смолкли, когда заметили, как ощетинился Гуннар, чтобы у него не возникли сомнения в том, что мы считаем его доминантным.

История оборотня

Вероятно, я здесь самый молодой, ведь мне немногим больше трехсот лет, но у меня такое ощущение, что я ненавижу Тора дольше трех столетий – хотя он причинил зло лично мне всего десять лет назад. Удивительно, как сильные эмоции растягивают или сжимают время. И еще удивительнее то, как бог может выставлять себя чьим-то другом, хотя на самом деле является врагом – мне известно, что Тор всем вам причинил серьезный вред, иначе вас здесь не было бы. К тому же я знаю, что он поступал несправедливо со многими людьми. До меня доходили рассказанные шепотом истории и слухи о том, с какой легкостью он бывает жестоким и мелочным. Вероятно, такова его природа, капризная и возмутительно порочная, раз уж тело есть оболочка для плохой погоды, а воля – никуда не годная пробка. И понимание того, что хорошо и что плохо, очевидным образом искажено бурями.

Однако это никак его не оправдывает. Оборотни сдерживают живущих у них внутри жестоких хищников, нам необходимо контролировать своих волков, если мы хотим выжить в нашем мире. Мы обязаны постоянно следовать жестким законам Стаи, а также законам смертных в тех случаях, когда они не приходят с ними в противоречие. Именно закон отделяет нас от варварства и потери разума; без него наша темная природа вырвется на свободу, и последствия будут ужасны. Такое же правило должно распространяться и на богов. Как мы подчиняемся жесткому порядку, так следует поступать и им.

В легендах говорится, что судить их может лишь верховный бог, но он делает это далеко не всегда. Однако его кара никогда не бывает соразмерной совершенному преступлению, в то время как наказания для смертных часто оказываются избыточными и окончательными. Я считаю, что пришло время богу ответить за совершенные им злые дела.

Чтобы вы в полной мере оценили, что со мной сделал Тор, я должен вернуть вас в Исландию, в 1705 год.

В те времена я был курьером и мелким купцом. Летом объезжал остров, доставлял послания и понемногу торговал товаром, который умещался в моем заплечном мешке, рассказывал о последних событиях и помогал фермерам, живущим на удаленных землях, чувствовать, что они не одиноки в этом мире. Часто они с такой же радостью встречали меня, как я их. Меня бесплатно кормили и давали кров, я делился с ними новостями и слухами, а потом за несколько монет или корм для моего скакуна они получали возможность восстановить связь с друзьями и родственниками, доверяя мне письмо.

В то лето я заехал в Хнаппавеллир, и это изменило мою жизнь. Почти все обитатели фермы работали в поле; дома осталась только девушка по имени Раннвейг Рагнарздотир, девятнадцати лет, мечтавшая вырваться из деревни. У нее были волосы цвета спелой пшеницы, а когда она улыбалась, на щеках появлялся легкий румянец. Когда я пришел, она месила тесто на кухне, ее платье было засыпано мукой, и она совсем не ждала гостей. Мое появление ее разволновало, и она лишь с трудом вспомнила о манерах, которым научилась довольно давно, но едва ли применяла на практике. Я нашел ее прелестной, и после того, как она принесла мне выпить и мы уселись за стол, у нас завязался разговор.

Раннвейг моя жизнь показалась удивительно романтичной и полной приключений. Прошло несколько минут, и ее поведение изменилось; она начала флиртовать, и, должен признаться, я всячески ее поощрял. Я не знал женских прикосновений несколько недель. Очень скоро она предложила мне прогуляться и поискать пропавшую овцу, сложила в мешок несколько полосок сушеного мяса, хлеб, одеяло, выбрала в конюшне кобылу и повела меня в место, которое теперь называется Скафтафельский национальный парк.

Раннвейг сказала, что мне совершенно необходимо увидеть особенное место, водопад Свартифосс, где вода обрушивалась вдоль черных колонн вулканического базальта, когда-то медленно остывавшего и кристаллизовавшегося в шестиугольные формы. Там царила темная, наполненная музыкой красота, и после того, как зашло солнце, Раннвейг предложила мне заняться любовью. Я согласился.

У Раннвейг почти совсем не было возможности покинуть родную деревню Хнаппавеллир, в которой жило двадцать человек, по большей части связанных между собой родственными узами. В такой ситуации девушке ничего не оставалось, как слушаться взрослых. Я же стал счастливым разнообразием, коротким удовольствием, о котором она могла потом долго вспоминать, я это понял и испытал к ней благодарность.

Раннвейг жадно занималась любовью, и я помню, сказала, что хотела бы добиться чего-то большего, чем просто ходить по земле; что она мечтает о настоящей жизни. Для нас с ней эти слова означали возможность хорошенько поиметь друг друга в свете луны вместо того, чтобы храпеть в доме, а потом весь день трудиться, печь хлеб и заботиться о том, чтобы в очаге горел огонь. Но они были услышаны и поняты иначе.