— Хорошо. А регистрация? Бюллетени для голосования?

— Все под контролем. — Петер забарабанил пальцами по столу — ему явно не нравилось, что с ним обращаются как с семиклассником. — А тебе все же не удалось уберечь своего кореша… Что тебе в нем было так важно, чего ты за него цеплялся? Люди этого не поняли. Начали сомневаться в твоей лояльности…

Франц вскочил с места. Вернер Германссон, сидевший рядом, схватил его за локоть.

— Не слушай его, Франц. И ты, Петер, возьми себя в руки. Это же курам на смех! Мы собрались обсуждать дальнейшую стратегию, а не швырять друг в друга дерьмом. Хватит, пожмите друг другу руки, и продолжим.

Вернер прекрасно знал, чего следует опасаться. Он был старейшим после Франца членом организации и беспокоился не за председателя, а за Линдгрена. Он своими глазами видел, на что способен Франц.

После короткого раздумья Франц сел.

— Не хочу быть занудой, — сказал он холодно, — но все же прошу вернуться к повестке дня. Возражений нет? Или у кого-то еще есть дерьмо за пазухой? — Он обвел собравшихся взглядом и продолжил: — Такое впечатление, что практическая работа дает результаты. Поэтому предлагаю обсудить партийную заявку. Я говорил со многими, и у меня такое чувство, что в муниципальные советы мы уж точно можем пройти. Люди начинают понимать, до чего довела расслабленность правительства в миграционных вопросах. Они видят, как работа уходит у них из-под носа. Работу получают мигранты. Они видят, как коммунальный бюджет съедают социальные пособия тем же мигрантам. Недовольство коммунальными политиками растет, и мы можем… нет, не можем, а обязаны это использовать.

У Франца в кармане зазвонил телефон.

— Прошу прощения, забыл выключить. — Он достал мобильник из кармана и посмотрел на дисплей. Домашний номер Акселя. Он выключил телефон. — Прошу прощения, так на чем мы остановились? Да… сейчас положение для нас очень и очень выгодное…

Он продолжал речь, но мысли его были в другом месте.

Само собой — математику он проволынит. Если и был какой-то предмет, на который он даже не собирался показываться, то это именно она — математика. От всех этих цифр у него начиналась чесотка. Он просто их не понимал. Когда он пытался складывать и вычитать, а уж тем более умножать и делить, в голове происходило короткое замыкание. В конце концов, он же не собирается стать экономистом или бухгалтером — вот где скучища! Так что ходить на эти уроки и потеть — напрасно время тратить.

Пер прикурил новую сигарету и обвел взглядом школьный двор. Ребята пошли в «Хедемюрс» посмотреть, что у людей в карманах, а он не пошел. Неохота. Он ночевал у Томаса, и они играли в «Tomb Raider» до четырех утра. Мамаша звонила раз пять на мобильник, так что он в конце концов его просто-напросто отключил. Охотнее всего он поспал бы подольше, но мать Томаса, уходя на работу, его выставила. Пришлось переться в школу — за неимением лучшего.

А сейчас ему стало по-настоящему скучно. Надо было пойти с ребятами. Он уже поднялся было со скамейки, как увидел выходящего из двери школы Маттиаса. За ним тащилась эта девка, Мия, за которой почему-то все бегали. Ему она никогда не нравилась. Трусливая и приторная блондинка, вовсе не в его вкусе.

Он прислушался, о чем они говорят. Точнее, говорил один Маттиас, а Мия слушала, широко раскрыв накрашенные глаза. Они подошли, и до Пера донесся обрывок разговора. Маттиас, очевидно, настолько был поглощен стремлением трахнуть Мию, что даже не заметил Пера.

— Ты бы только видела, как побелел Адам, когда повернул стул! Я-то тут же понял, чем дело пахнет, и говорю Адаму — ничего не трогай, преступники могли оставить след!

— О! — восхищенно воскликнула Мия.

Пер засмеялся потихоньку. Маттиас, гад, похоже, добьется своего. У нее наверняка уже трусы мокрые.

— И знаешь, никто, кроме нас, не решился… Все трепались, а как до дела дошло… одно дело — трепаться, другое — взять и залезть…

Тут Пер не выдержал. Он вскочил со скамейки, бросился на Маттиаса со спины и повалил на землю; сел ему на спину, вывернул руку так, что Маттиас закричал от боли, и схватил за волосы. Приподнял голову и стукнул об асфальт. Мия завизжала и бросилась в школу за помощью, но Перу было наплевать — он продолжал колотить Маттиаса головой об асфальт.

— Чтоб не болтал, сука! Чтоб не болтал! Чтобы знал, что где болтать!

От злости у Пера потемнело в глазах. Единственное, что он видел, — кровь, которая потекла на асфальт, и это опьяняло его все больше. Он не старался сдержать ярость, он наслаждался ею, примитивное чувство самца-победителя росло в нем, пока не заполнило все существо. Он продолжал орать и бить об асфальт голову уже потерявшего сознание Маттиаса, пока чья-то сильная рука не оторвала его от безжизненного тела.

— Ты что, одурел?

Пер обернулся и увидел разгневанное лицо учителя математики. Из окон школы торчали любопытные физиономии, вокруг уже собралась небольшая толпа.

— Ты что, одурел? — еще раз крикнул математик, гневно и недоуменно глядя ему в глаза.

Пер равнодушно отвернулся. Теперь ему было все равно.

Он долго стоял и смотрел на фотографии в холле. Так много замечательных мгновений! Так много любви… Их, его и Бритты, черно-белая свадебная фотография. Они выглядят на ней гораздо серьезнее, чем были на самом деле. Бритта с новорожденной Анной-Гретой на руках — это он снимал. Он прекрасно помнил, как, нажав кнопку затвора, отложил камеру и в первый раз принял у жены крошечное тельце. Бритта без конца напоминала, чтобы он поддерживал головку, но он почему-то и так знал, как держать младенца. Он вообще принимал гораздо более активное участие в уходе за ребенком, чем это было в обычае в то время. Теща даже ругала его: не мужское это дело — менять подгузники и купать малышей! Но он продолжал — у него все эти процедуры не вызывали никакого внутреннего протеста, наоборот, воспринимались совершенно естественно. К тому же он считал несправедливым, что Бритта одна должна тянуть лямку по уходу за малышами. Три дочери. Они хотел еще, но третьи роды были куда труднее предыдущих, и доктор, взяв его под руку, отвел в сторону и сказал, что Бритте больше рожать не стоит. Она тогда заплакала и стала извиняться, что не сможет подарить ему сына. Он смотрел на нее с удивлением — ему никогда не приходило в голову желать чего-то еще. В окружении своих четырех девочек он чувствовал себя богаче, чем того можно желать. Ему не сразу удалось убедить ее в этом.

А сейчас объектов любви стало намного больше. Девочки нарожали внуков, и они оба, и Бритта, и Герман, помогали им, чем могли. Ему опять пришлось демонстрировать умение обращаться с младенцами — они приходили на помощь детям по первому зову. Теперь все так трудно — и семья, и работа, и дети… И он, и Бритта были счастливы, что для них нашлось место в жизни дочерей. А теперь появились и правнуки. Пальцы у него, конечно, не такие ловкие, как раньше, но с этими новыми памперсами «вставай и топай» он справлялся великолепно. Он невольно покачал головой. Куда ушли годы?