‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Дура! — выдал он на эмоциях.

— Ну и ладно, — не обиделась я. — Зато — скажу по большому секрету — я занималась таэквондо. У меня синий пояс, между прочим, и я готова доказать, что всё в порядке у тебя и с концентрацией, и с реакцией, и со всеми остальными вещами. Просто тебе раскрыться нужно, а на это требуется время. Не все люди одинаковые. Кому-то легко даётся, кому-то сложно, кто-то быстро схватывает, а кое-кто — медленно. Ему, тренеру вашему, видать звёзды нужны, а на остальных плевать. Прорвёмся, Миш.

Медведь всё так же дулся и супил брови, сопел и молчал, но уже не упирался, а шёл рядом. Краем глаза я видела: думает.

— Не врёшь? — выдал он почти у самого дома.

— Нет, — улыбнулась я ему и подмигнула. — А если вру, пусть у меня нос до земли вырастет! Буду им картошку копать.

Медведь фыркнул.

— Тогда с Ромкой, — начал он торги. — А то он слабый и впечатлительный. Папа его не стал в спорт, потому что его бы все обижали.

— Конечно, с Ромой. Можем и бабушку Тоню взять.

— Скажешь тоже, — снова фыркнул Мишка. — Бабушка старенькая, ей нельзя. А то махнёт ногой, ещё развалится.

— Тогда мы её в зрители. Будет боевой дух поднимать.

И тогда Мишка хохотнул. Неуверенно, но это всё же была улыбка.

Чего только ни сделаешь, чтобы ребёнка расшевелить… Я вдруг подумала: эта улыбка почему-то куда важнее, чем карьерная ступенька. Там я умная и взрослая, а здесь… каждый раз по тонкому льду.

Анна

В этот вечер Иванов гордо положил передо мной папку.

— Что это? — спросила я, с опаской рассматривая чёрный пластик.

— Договор! — Димка разве что по швам не трещал от гордого самодовольства.

— Какой договор? — протупила я. Все мысли были Мишкой заняты и Ромкой, у которого зуб болел. Я голову ломала, как его уговорить к стоматологу сходить. Ромка — нормальный ребёнок, и стоматологов боялся больше, чем Фиксик — воду.

— Тот самый, Ань. На три месяца.

Я всё ещё не врубилась. Строила план занятий с Мишкой, и Ромка тут же, зуб у него болит, мучается малыш. Фиксику нужна когтеточка, а то он облюбовал диванчик в большой комнате — животное полностью бесконтрольное носится, где ему приспичит. А потом взгляд всё же на папочке глянцевой зафиксировался. Намертво.

Няня. Я для Иванова — няня. Как-то я даже и подзабыла. Няня и персональная грелка по ночам. Удобно. Интимно-деловые отношения, немного нестандартные, но уж как вышло.

И что-то я сдулась. Полиняла в момент.

Открыла двумя пальцами документ. Много букв, мелких. Казёнщина официальная, юристами составленная и утверждённая.

— Ах, да, — то ли выплюнула, то ли проблеяла, как коза в предсмертной агонии. — Договор. Я подписать должна?

— Ну, наверное.

У Иванова рожа слишком торжественно-довольная. Он разве что из шкуры не выпрыгнул, так счастлив и горд собою был.

Я молча нашла свою сумку, вытрясла из неё всё, чтобы не рыться. У меня там теперь салфетки, чтобы мальчишкам грязные руки оттирать, жвачки, лейкопластырь, цветные мелки и много прочих очень важных вещей. Ведь я с детьми, вечно всякие нужные мелочи должны быть под рукой. А, вот и ручка. То, что доктор прописал.

— До-го-вор, — произнесла по слогам и решительно поставила первую подпись.

— Ань, ты даже не почитаешь? — кажется, Иванов растерялся.

— А зачем? — перевернула я страницу. — Ты ж обещал, что я получу много и даже больше. Я тебе верю. Надо ж людям доверять. Вот я тебе и… — подмахнула оставшиеся листы не глядя. — Надеюсь, когда истечёт срок моего няньства, ты и все остальные обязательства выполнишь. Я ж это… жду не дождусь.

На миг Иванов мрачнеет, а я не чувствую триумфа. Жалко как-то получилось, вяленько. И не месть, и не пикирование, а чёрт знает что.

— Если честно, — пытаюсь я сгладить неловкую паузу, — я с тобой поговорить хотела.

Димка встряхивается, отрывая взгляд от злосчастного договора. Он что, пожизненную каторгу мне там прописал?

— Да-да, Ань, я тебя слушаю, — вздохнув, трёт он задумчиво челюсть.

И я ему вываливаю историю с тренером и про Ромашкин зуб рассказываю.

— Да я его в порошок сотру! — взрывается моментально Димка. — Михаил! — орёт он страшным голосом.

Медведь, к слову, не дрогнул. Стоит, ноги расставил, из-подо лба зыркает, губы упрямо сжимая. На Димку похож. Очень. Так, что дыхание останавливается. Только Димка улыбчивый и полегче, а Мишка суровее.

— Ты почему мне ничего не рассказал?

— Ты учил не ябедничать и с честью преодолевать трудности.

О, Боже. Эти дети меня когда-нибудь доведут до чего-нибудь эдакого своими совершенно взрослыми высказываниями.

— Он над вами издевался, — кипятится Иванов.

— Не над всеми, — уточняет честный Медведь. — Над неперспективными.

— Мне не нужны такие перспективы! — от Димки можно уже спички зажигать. — Мне нужен здоровый счастливый сын!

— Зато ему нужны. Медали. Победы. Почести.

— Будут ему почести, — голос у Димки такой, что невольно мурашки по коже бегут. Лучше с ним с таким не сталкиваться — зашибёт не физически, так морально.

Потом он куда-то звонил, раздавал команды, леденил душу холодным тоном, а я под шумок решила удрать. Психика не выдерживала.

— Далеко собралась? — догнал меня Димкин голос у порога.

— Домой. Устала я. И не приезжай сегодня, ладно? Не открою.

Я думала, он будет возражать. Но Иванов только кивнул.

— Подожди минутку, — кинулся он в комнату и вернулся с контрактом. — Ты всё же изучила бы, Ань. Внимательно. Вдруг я чего-то не учёл. Почитай, внеси правки. Будем считать, что ты ничего не подписывала, а это черновик.

— Уверяю тебя, меня всё устраивает, — скорчила я кислую мину, но папку взяла. Если ему так спокойнее, почему бы и не взять?

По своей глупости и упрямству я осталась без ужина. Готовить не было ни желания, ни сил. Я и правда… вымоталась. Как-то всё навалилось внезапно. Нужно отдохнуть, взять паузу, подумать.