Договор я перечитывать не стала — он мне жёг не просто руки, а подпаливал душу. Вот же… совсем на Димку не похоже, чтобы он таким толстокожим бегемотом оказался, а смотри — всё, как и обещал.

Я вроде как и обижена, а с другой стороны понимаю: Иванов слово сдержал. Пусть и тянул резину две недели, зато постарался, составил серьёзнейший документ для прислуги.

Больше думать сил не хватало, и я провалилась в сон. Выспалась, наверное, за все ночи, где сон заменялся Димкиными объятьями да ласками.

Я бы, наверное, и до утра продрыхла, только кто ж даст? Проснулась от скандала на лестничной площадке.

Квартира у меня съёмная, а в соседях — бабулька въедливая и дотошная. Всё высматривает, вынюхивает, нос везде суёт да с расспросами лезет.

Скандалила она. Я по голосу дрожаще-визгливому поняла. Ночь на дворе, а она облаивает кого-то не хуже собаки. А стены здесь тонкие, всё слышно. Прощай сон, называется.

Кто это там такой смелый, что посмел Фёдоровне дорогу среди ночи перейти? Вначале я просто лежала, прислушиваясь к голосам, а потом меня словно ветром сдуло.

Быть не может.

Оказалось, нет ничего нереального. У меня под дверью Иванов сидел. Я дверь распахнула — он чуть не упал от неожиданности. Фёдоровна приплясывала рядом.

— Это ж невозможно… невыносимо. Где это видано, чтобы под дверями тёмные личности ошивались. Только зазеваешься — и привет. Дверь вынесут, ограбят, надругаются.

Димка нервно хохотнул. Ну, да. Ключевое слово уловил. Кажется, Фёдоровна больше всего надругательств боится.

— Ну что вы разошлись? — заступилась я за Иванова, что почти и не отбивался, сидел, иногда поддакивая — так я его и вычислила. — Идите уже спать, Фёдоровна. Никто не будет вам дверь выносить и прочие непотребства творить. Мой мужчина не такой.

— Твой? — приободрился Димка.

— Заходи уже, — вздохнула я, пошире открывая дверь.

Дмитрий

— Давай поговорим, — сказал я, как только за мной закрылась дверь.

— Ты сюда разговаривать пришёл? — смерила меня Анька насмешливым взглядом.

— В том числе, — решил я не сдаваться, но она потянулась ко мне, руки за шею закинула. Губы у Аньки тёплые, чувственные. В общем, разговора не получилось. Ну, да, я слабый, особенно, когда Варикова напирает, я сдаюсь ей на милость. А потом меня вырубило. Шутка ли: я забыл, когда и спал нормально. Больше на зомби похож.

Утром мы, как всегда, толкались в ванной, принимая один душ на двоих. Зубы я чистил своей щёткой — обзавёлся, как и часть гардероба сюда перетащил.

— Ань, я сегодня в командировку уезжаю, — сказал я занозе сердца своего, — на несколько дней. Обещай: как только вернусь, мы поговорим.

— Ладно, — кивает она. Слишком покладистая, даже подозрительно.

— И да, дело с тренером я запустил, ему с рук не сойдёт его поведение. С Ромкой поговорил. Но к стоматологу уже сами, хорошо? Он тебя послушается, может, даже лучше, чем меня.

— Угу, — снова кивок. Вроде бы всё, как надо, только мне не нравится. Ощущение, что я бесконечно косячу, делаю что-то не то или не так.

— Посмотри на меня, Ань, — почти приказываю, понимая, что нет времени сейчас на разговоры, а вчерашний шанс я сам доблестно просрал. — Я тебя чем-то обидел?

— Нет, — а сама в глаза не смотрит.

— У меня бывает, я знаю, ты только скажи, Ань. Не молчи. Я всегда готов и поговорить, и покаяться. Если что — прости. Вдруг я что-то не то делаю.

Теперь она смотрит. Вроде бы нормально, а у меня кошки на душе скребут. Чудится мне печаль в её глазах, что ли. Вселенская тоска по несбывшемуся счастью. На миг становится жутко.

— Дай слово, что не убежишь, — вцепляюсь я в её руки, — пока не поговорим нормально.

— Ты что, Дим, — теряется Анька, — как же я детей брошу?

Ну, логично. Мне реально стало легче от её слов. Вот просто бальзам на израненную душу — и всё!

В общем, я ничего и не успел. Тут телефон затрезвонил, водитель ждёт. Нам ещё Аньку подбросить нужно. Но в коридоре я её зажал и поцеловал. Долго. Шутка ли: расстаёмся. И я точно знал, что не на день-два, а на гораздо дольше.

По дороге в аэропорт позвонила Кристина.

— Я тут подумала, — заявила она без предварительной беседы о хорошей погоде, — Мите нужно общаться с родными. С бабушкой и братьями.

— Слушай, давай не сейчас, — оборвал я её откровения, — и очень прошу, умоляю: не вмешивай в свои гениальные планы мать. Ей сейчас и так нелегко, а у тебя прожекты — каждый день, один другого краше.

— Ты не можешь, не имеешь права отказать мне в малости! — обиделась Кристина. — Я ведь не так много у тебя и прошу!

— Но каждый раз твои просьбы заканчиваются какими-то катастрофами. Я сегодня уезжаю, Крис. У меня очень важная и ответственная командировка. Поэтому давай и поговорим, и решим все твои вопросы после того, как я вернусь. Ведь ничего не изменится за несколько дней. Ты десять лет игнорировала семью, можешь и потерпеть немного.

— Я-то да, — слышу я в её голосе знакомое непробиваемое упрямство, — а вот Митя растёт, как будто сирота! Ни отца не знает, ни братьев, ни бабушку родную!

— Но много лет назад ты как-то об этом не заботилась, — продолжил я бессмысленный разговор, понимая, что Кристина если что в голову себе вбила, попрёт, как легион, сметая всё на своём пути.

— Ладно, ладно! — выговаривает она с обидой. — Я тебя услышала! Но ты бы мог быть и помягче, Дим! Раньше ты добрее был.

— Раньше я был молод и глуп. Теперь повзрослел, стал отцом и никогда не уклоняюсь от своих прямых обязанностей. Впрочем, ты и за прошлое вряд ли меня можешь упрекнуть.

— Да, святой Дмитрий! Ты тако-о-й, а все остальные — так, прожигатели жизни!

Она отключается, а мне остаётся только ругаться сквозь стиснутые зубы. А потом, подумав, плюю на всё. Я должен защитить Аню. А то ураган по имени Кристина и её зацепить ненароком может, а мне это сейчас ни к чему. Только-только хрупкий мостик удалось выстроить, и то не понятно: устоит ли, пока меня рядом нет.

— Привет, мам, — делаю поспешный звонок, пока есть несколько драгоценных минут. — Можешь меня подстраховать?

Анна

Не знаю, что конкретно тренеру не нравилось в Медведе. Возможно, мужику тупо не хватало терпения добиваться желаемых результатов. Хватал только те, что явно и на поверхности.

Да, Мишка непоседлив и нетерпелив. Суетится не в меру и действительно не так собран, как, наверное, хотелось бы.

Но он ребёнок. Восемь лет — мелкий же совсем. Зато в нём хватает серьёзности. А временами он умеет сосредотачиваться так, что взрослым бы поучиться.