Черные глаза, чуть прикрытые, с усмешкой прошлись по моему яркому, вышитому халату. От чего-то покраснев, я повесила тряпку на край бадьи, и нерешительно, дрожащими руками, стала разворачивать широкий тканый пояс.

— Тамгир привез матери шкуру барса, — словно желая отвлечь меня от волнующих мыслей, проговорил мужчина. — Я разрешил ему свататься к сестре.

Руки на мгновение замерли, так и не распустив кушак до конца. Сердце пропустило удар, а затем радостно забилось с новой силой.

— Ду Чимэ будет рада, когда излечится, — скользкая ткань цветной змеей упала на постель Эгета. Туда же я скинула халат, оставшись в тонкой длинной рубахе и шароварах, как предпочитала носить в последние жаркие дни.

— Но это не помешает ей вредничать и воротить нос, — откинув голову и прикрыв глаза, заметил колдун, улыбаясь.

— Она дочь степей. Так полагается, — фыркнула в ответ. Опустившись не колени рядом с бадьей, я осторожно провела мокрой тканью по коже, что выглядела слишком светлой на загорелом теле мужчины. Мои руки подрагивали, и я была благодарна Эргету за то, что он не двигался, так и сидя с закрытыми глазами.

Несколько минут прошло в тишине, нарушаемой только глубоким, ровным дыханием илбэчина. Мокрая ткань, натертая мылом, легко скользила по коже. Чувствуя себя немного воровкой, я с жадностью рассматривала, как подрагивают крепкие мышцы, реагируя на касание. Хотелось отбросить эту ткань, и попробовать, настолько ли бронзовая кожа, там, где не изрезанна шрамами, гладкая, как кажется.

Увлеченная, я пропустила момент, когда Эргет распахнул свои темные, заполненные тайнами, глаза. Большая ладонь поймала мое запястье, не позволяя дальше скользить по влажной коже. Подняв взгляд, чувствуя, как бьется пульс там, где крепкие пальцы колдуна держат мою руку, я рвано выдохнула.

— Мать говорит, что на тебя заглядываются нойоны. Женой к себе в юрт зовут, — и, кажется, простые слова, без упрека или вопроса, но от них по всем моему телу прошла волна, жаром собравшись там, где наши руки касались друг друга.

— Меня никто не звал, — тихо, сипло ответила, не в состоянии отвести глаз.

— Печалишься от этого?

— Жду, — почувствовав себя вредным ребенком, капризно произнесла, опустив глаза и попытавшись выдернуть ладонь.

— Напрасно ждешь, — уверенно и спокойно проговорил Эргет, а в следующее мгновение одна его ладонь оказалась у меня на затылке, притягивая ближе, едва не роняя в бадью. От удивления, неожиданности я только и успела вскрикнуть и упереться свободной ладонью в край деревянной лохани, чтобы как-то удержать равновесие, а в следующую секунду горячие, сухие губы украли мое дыхание.

Это было совсем, совеем не так, как в прошлый раз. Длинные пальцы не позволяли шевельнуть головой, стягивая платок с волос, вторая рука тянула за запястье, вынуждая почти упасть на мокрую грудь илбэчина. Все тело в одно мгновение покрылось мурашками, руки задрожали, а из головы пропали все мысли. Я была похожа на струну, что вибрирует и гудит, никак не затихая. И это ощущение сладким, тягучим эхом все бежало и бежало по венам.

Эргет не был ласков или терпелив. Казалось, он с трудом сдерживает бурю внутри, а я вдруг поняла, что мне от этого хорошо. Я чувствовала себя хрупкой, ранимой, но ценной и желанной, как никогда, от чего все вокруг вдруг вспыхнуло молниями, яркими и слепящими.

— Не жди, никто звать не посмеет, — отстранившись, рассматривая меня своими, полными тьмы и искр, глазами, что вновь потеряли человеческий облик, тихо и уверенно повторил колдун. — Уйдет болезнь — устроим праздник, поставим большой юрт.

— А ели я не соглашусь, — тяжело дыша, стараясь сдерживать улыбку, спросила я, вскидывая голову и прищурив глаза. Внутри все распирало от радости и невероятных ощущений, но несколько лун, проведенных в степи научили меня и другому. Тому, чего не было в деревнях моей родины. Уважению к самой себе.

— Тогда я заберу тебя в степь. Пока не согласишься, — тихо, почти мурлыча, пообещал Эргет, из глаз которого медленно стала пропадать искрящаяся чернота. Еще одна трепетная волна прошлась по телу от этих слов.

Отпустив мою руку, зачерпнув воду и ополоснув лицо, словно ничего не произошло, колдун произнес, не глядя на меня.

— Помоги мне промыть волосы.

Я только фыркнула, набирая в небольшую миску чистой воды. Чувствуя себя переполненной счастьем, я резко выплеснула воду на голову мужчины. Не ожидая такого, Эргет зафыркал, сплевывая воду.

— Лисица! — а я только захохотала, отскочив в сторону, когда колдун, откашлявшись, брызнул водой в ответ.

Эргет больше не упоминал свадьбу, пока купался, а я не решалась задавать вопросы, боясь спугнуть везение. Этот мужчина пока ни единого раза не дал мне усомниться в своих словах, так что проявлять неуважение и переспрашивать, правда ли, была не правильно.

— Как пришла болезнь? — я отвернулась, повинуясь взмаху руки колдуна. Послышался плеск. Эргет поднялся из воды.

— Неожиданно, как это и бывает. Ночью Ду Чимэ сходила к пчелам, чтобы напугать своим видом очередного жениха, — нахмурившись, я с недовольством рассказывала о том дне. Может, если бы девушка не подвергла себя такому мучению, болезнь сейчас и не мучила бы ее. — А позже, когда солнце только тянулось к зениту, над улусом поднялись чернее дымные столбы. Тогда я поняла, что Ду Чимэ тоже заболела.

— Ничего, мать говорит, что зараза не очень сильная. Сестра справится. Ей еще Тамгиру детей родить нужно. А он хотел пятерых. И всех непременно от Ду Чимэ, — я спиной почувствовала, что Эргет подошел ближе. Меня всю окутало его ароматом, свежим, чистым, смешанным с запахом трав, что добавляли в мыло.

— А ты сколько детей готова мне подарить, Менге Унэг? — вкрадчивый голос и дыхание, которое опалило ухо и шею.

— Это как небо решит, — так же тихо и взволнованно отозвалась я, прикрыв глаза от ощущений, что опять волной растеклись по телу. Удивительно, как сильно мое тело реагировало на одно только присутствие этого человека рядом.

— Пф! — Эргет обошел меня, усевшись на кровать. Чистой тканью были обернут только бедра, да и как я поняла, исключительно в знак уважения к моей скромности. Не удержавшись, пробежалась взглядом по темному, жесткому телу степняка. Равномерно смуглый, жилистый, как канат, илбэчин молча смотрел в ответ. Он так сильно отличался от моей белой, только на руках и лице слегка загорелой кожи, что казался вырезанным из темного дерева. В некоторых местах, там где кожу пересекали шрамы, бывшие даже на ногах, казалось, у резчика просто соскочил инструмент, выбрав дерево слишком глубоко и оставив белые полосы.

— Нравлюсь? Или нет? — прямо глядя в глаза спросил колдун. Я отвернулась, пряча улыбку и беря банку с мазью, которой нужно было обработать шрам-молнию. Сказать, сто хотела бы пройтись ладонью по всей его темной, бронзовой коже я никак не могла.