Мэрион сейчас гораздо больше интересовал Джордж Харрингтон. Точнее, та черная дыра, в которую он провалился. К тому же она вынуждена была не забывать о своих банковских счетах и думать о том, как поступить с поляками.

— Ты что, с ума сошла? — кричала Джилл за двадцать миль от Стеллы. — Пообедать с ним? — Она даже охрипла от ярости.

Стелла отодвинула подальше от уха телефонную трубку.

— Я просто подумала… Почему бы не выслушать его?

— Цветы! По-моему, я должна приехать, Стелла. Мне кажется, ты плохо себя чувствуешь.

— Нет-нет, — говорит она.

Стелле почему-то кажется, что сейчас ей будет легче без Джилл. И вообще, не так уж плохо она себя чувствует.

— Тебе нельзя видеться с ним! — настаивает Джилл. — Во всяком случае сейчас, пока не завершены переговоры о разводе.

— Нельзя?

— Нет. Спроси Пола Ньюсома.

Пол Ньюсом издает некое шипение, втягивает воздух сквозь стиснутые зубы. Так вздыхает строитель, увидев на стене плесневый грибок, или механик, изучая внутренности неисправной машины.

— Я не советую.

— A-а, понятно. — Стелла кивает и тут же нервно спрашивает: — А… а почему?

Пол Ньюсом снова вздыхает:

— Вы… скомпрометируете нашу позицию, когда дело находится в столь деликатной фазе… подставитесь… вероломство… уговоры… давление…

— Да, — кивает Стелла. — Я понимаю. Что ж, полагаю…

Она кладет трубку. Пионы и лилии красуются на кухонном столе. Кухня наполнена их ароматом.

Шарлотте все больше нравится «Что знала Мейзи». Она с легкостью справляется даже с самыми извилистыми фразами Генри Джеймса.

«Должно быть, я выздоравливаю. И умом, и телом», — думает Шарлотта и отрывается от истории Мейзи, чтобы поразмыслить над собственной, корявой, не причесанной никакой литературной обработкой.

Она вскользь думает о злоумышленнике, напавшем на нее и скрывшемся в своей бурной и импульсивной истории. Интересно, он часто набрасывается на пожилых женщин или это единичный случай — просто остро понадобились деньги? Шарлотта никогда этого не узнает, что, возможно, и к лучшему. Она где-то читала или слышала о такой практике: преступников и пострадавших собирают вместе, вероятно желая внушить вину и раскаяние одним и добиться прощения от других. Есть одна отвратительная формулировка: «закрыть тему». У нее не было ни малейшего желания встречаться со своим обидчиком.

Появляется Роуз и смотрит на мобильный телефон.

— Наслаждаюсь Генри Джеймсом, — произносит Шарлотта.

— Что?

— Генри Джеймс, говорю. Истинное наслаждение.

— А-а, — рассеянно реагирует Роуз, которая явно так и не услышала ее.

«Я бы очень хотел пойти покупать словарь, — написано в ответе Антона. — Когда вы сможете? Думаю, я единственный рабочий на стройке, который ест перепелиные яйца на ланч».

Стелла в смятении. Да что там в смятении — ее просто трясет. Она вновь и вновь перечитывает открытку Джереми, выбрасывает ее в мусорное ведро, снова вынимает оттуда и кладет на буфет. Потом опять берет, перечитывает еще раз, собирается порвать ее, положить конец всей этой глупости. Перечитывает еще раз. Рассеянно наклоняет голову то к правому, то к левому плечу. Не рвет открытку.

Она уже раз шесть нюхала лилии. У пионов шелковые оборки. Они такие роскошные и самодовольные. Интересно, а эта Мэрион тоже получает на день рождения пионы и лилии?

Мэрион придется стиснуть зубы и уволить поляков. Симпатичных и безобидных. Конечно, они найдут работу, но это не так просто. Их труд ее полностью удовлетворял.

Она вызывает племянника и с грустью объясняет ему ситуацию:

— Я была бы признательна, если бы вы сегодня подъехали. Хочу объяснить им, что произошло, почему я вынуждена пойти на это. Мне очень-очень жаль.

Когда племянник приехал, Мэрион отвела его в сторону. Он сразу все понял, принял и даже нисколько не удивился.

— Этот тип смылся? Видимо, жулик. Надеюсь, он не очень нагрел вас?

Мэрион не собиралась посвящать в свои дела семнадцатилетнего юнца.

— Думаю, вы объясните им, что при таких обстоятельствах я просто не могу продолжать работы. Это не имеет никакого отношения к качеству их труда. Я буду счастлива дать любые рекомендации.

Юноша задумчиво произнес:

— Занятный тип жуликов. Эти, которые вечно в отъезде. Хотел бы я знать, на что он еще способен.

Потом он поговорил со своими дядьями по-польски, на этом кратком, суховатом языке изложил им все как есть. Они бормотали что-то сочувственное. Старший поляк на секунду коснулся ее руки, печально покачал головой. Ей стало еще хуже.

— Не волнуйтесь, — сказал юноша. — Я смогу подыскать им что-нибудь в ближайшее время. У нас неплохая база данных. Вообще-то, думаю перевести их на коммерческие договоры, причем долгосрочные. — Он говорил об этих мастерах как плантатор о своих рабах. — Полагаю, вы дадите им неплохое выходное пособие?

Мэрион кивнула.

— Хорошо. Мы можем обсудить детали.

Наконец все трое ушли. Поляки забрали с собой свои сумки с инструментами, долго качали головами, выражали сожаление, что все так получилось.

Мэрион то и дело повторяла:

— Мне очень жаль!

В ответ она слышала:

— Ничего. Ничего.

Юноша посоветовал Мэрион обратиться в Интерпол.

— Может быть, у них что-нибудь есть на вашего знакомого, очень даже вероятно. Если он действительно жулик.

Оставшись одна в квартире, она огляделась: тщательно выбранная, медового оттенка продукция «Фэрроу и Болл», галогеновые лампы, душ с мощным напором, кухонное оборудование. Что теперь со всем этим будет? Кому на самом деле это принадлежит? Не ей, это уж точно. Все, что остается Мэрион, это запереть квартиру и уйти. Если у человека есть собственность стоимостью в пару миллионов, разве в определенный момент он не захочет предъявить на нее права?

Генри смотрел на письмо Делии Каннинг и не верил своим глазам. Он отложил его, потом снова взял в руки, перечитал — там по-прежнему было написано то же самое.

В кабинет вошла Роуз:

— Там этот Марк звонит. С телевидения.

— Я не желаю с ним разговаривать, — сердито бросил Генри, помахав письмом. — Вот что я получил от миссис Каннинг. Кажется, проект закрыли. Отменили. Положили под сукно. Потрачено столько времени. Я не желаю разговаривать ни с кем из сотрудников миссис Каннинг.

— Вообще-то, он не от нее сейчас звонит. Говорит, что по личному делу, и, кажется, догадывается, что вы не очень хотите с ним разговаривать.