Я сошел вниз, позвал слугу и отправил его с поручением в суд, потом поднялся по лестнице и втащил умершего в ту комнату третьего этажа, где стояли ящики. Сначала я положил труп на длинный ящик в той позе, какую он должен был принять в футляре. Брюки, сюртук и сорочку с мертвеца я снял и засунул в один из дорожных чемоданов Джона. Покончив с этим, я тщательно вымыл водой с мылом дорожку на лестнице и пол на площадке. Вернувшемуся слуге я сказал, что мистер Беллингэм уехал в Париж; сам я отправился домой. Я уже говорил, что дверь в верхние этажи запиралась на американский замок, но для полной безопасности я замкнул своим ключом и дверь в ту комнату, где лежал покойник.

У меня имелись кое-какие познания о способах мумификации в Древнем Египте, но я решил расширить их. Наутро я пошел в библиотеку при музее, проштудировал книги и статьи по данной теме и почерпнул полезную информацию о новшествах, внесенных современной наукой в древнее искусство бальзамирования. Выбрав простейший способ – впрыскивание формалина, я отправился в аптеку. Покупать специальный шприц для бальзамирования я побоялся и ограничился обычным, для инъекций.

На третьи сутки после смерти Джона я после полудня якобы по необходимости зашел на Куин-сквер, поднялся на третий этаж, запер за собой все двери и приступил к процедуре. Впрыскивание я произвел неловко, хотя читал в учебнике, как это делается. Тем не менее результата я добился и, покидая в тот вечер дом, с удовлетворением отметил про себя, что теперь останки бедного Джона спасены от разложения. Первую часть работы я выполнил, но успокаиваться было рано.

Свежий труп по сравнению с мумией очень тяжелый, и на это тотчас же обратили бы внимание и грузчики, и служители музея, которым я собирался передать «мумию». Присутствие невысохшего тела создает в футляре влажность и быстро разрушает его. Кроме того, администрация музея решила экспонировать футляр с мумией Себекхотепа в прозрачной витрине, и налет пара выступил бы на стеклянной поверхности. Вывод напрашивался сам собой: прежде чем заключать в футляр, тело Джона следовало высушить. Я не мог с этим справиться и обратился к специалисту, сбивчиво объяснив ему, что мечтаю устроить у себя в усадьбе зооуголок и хорошо бы высушить нескольких мелких животных. Он порекомендовал в течение недели вымачивать трупики в древесном спирте, а затем подвергнуть воздействию сухого горячего воздуха.

Как вам известно, в доме на Куин-сквер Джон устроил собственную коллекцию древностей, и я припомнил, что видел там порфировый саркофаг с небольшой мумией. Я вскрыл его и попробовал уложить туда покойника – труп поместился свободно. Я залил его доверху древесным спиртом, плотно прижал крышку и промазал щели глиной для герметичности. Тело вымачивалось две недели, после чего я вынул его, вытер насухо и уложил на камышовые стулья над горячими трубами отопления. В других помещениях я перекрыл трубы, чтобы сконцентрировать тепло там, где мне нужно. К концу третьего дня руки и ноги трупа стали похожи на роговые конечности; кожа выглядела, как пергамент, кольцо свалилось с истончившегося пальца. Я периодически переворачивал тело, чтобы оно высыхало ровнее, и параллельно занимался футляром. Расшнуровав, я осторожно вынул оттуда мумию Себекхотепа. В первую очередь я берег сам футляр, а о мумии нисколько не заботился, поэтому она сильно пострадала. Забальзамированная к тому же весьма небрежно, она поломалась в нескольких местах. Когда я стал ее развертывать, голова отделилась, обе руки оторвались.

На шестой день после того, как я вытащил труп Джона из саркофага, я тщательно обмотал покойника пеленами, снятыми с Себекхотепа, смазал смесью мирры и настоя росного ладана и тело, и складки тканей, чтобы заглушить запах спирта и формалина. По окончании этих процедур мертвец настолько напоминал настоящую мумию, что хоть выставляй на всеобщее обозрение прямо в стеклянной витрине; мне даже стало жалко вкладывать его в футляр и навеки скрывать от публики такой замечательный экспонат.

Выполнять такую операцию в одиночку, без помощника, оказалось чрезвычайно трудно, и я в нескольких местах испортил футляр. Мне кое-как удалось зашнуровать его, и я наложил слой краски, маскирующий трещины и другие дефекты. Свежую краску я несколько раз протер пыльной тряпкой, чтобы состарить. Наконец футляр с содержимым был готов к отправке, о чем я известил доктора Норбери. Через пять дней он приехал за мумией и отвез ее в музей.

Главное препятствие я, таким образом, устранил и озадачился дальнейшим. Джон Беллингэм пропал, и его могут хватиться, – думал я, – надо сделать так, чтобы, прежде чем кануть в Лету, он появился еще раз, причем так, чтобы это заметили.

Посещением квартиры Хёрста я преследовал двойную цель. Во-первых, устанавливал день исчезновения Джона и факт своей полной непричастности к инциденту. Во-вторых, добивался сговорчивости Хёрста. Я рассчитывал, что на него неизбежно падет тень подозрения, и это вынудит его не оспаривать мои требования, когда он узнает о содержании завещания. Я слышал, что, с тех пор как я побывал у него в последний раз, Хёрст сменил экономку, и знал его распорядок дня. В тот день я отвез чемодан с вещами Джона на станцию, сдал в багажное отделение, зашел в контору Хёрста, убедился, что он там, оттуда направился на Кэннон-стрит и сел в поезд на Элтем. Дойдя до дома Хёрста, я снял очки – единственную особую примету в моей наружности, – позвонил и, когда мне сообщили, что хозяина нет, попросил, чтобы меня впустили в его кабинет. Как только экономка вышла, я преспокойно выбрался через балконную дверь, притворив ее за собой, и выскользнул через боковую калитку, осторожно придерживая собачку замка перочинным ножом, чтобы не раздался щелчок.

Описывать остальные события того дня, включая подбрасывание скарабея, нет смысла: вам все известно. Что касается костей, да, я совершил ошибку: мне и в голову не пришло, будто голые кости дадут медэкспертам так много материала для анализа и выводов. Один лишь вид мумии Себекхотепа вызывал у меня отвращение, поскольку под влиянием воздуха она начала стремительно разрушаться, и я инстинктивно чувствовал, что в ней таится для меня страшная опасность. Мумия безмолвно указывала на связь между мной и исчезновением Джона Беллингэма, и я стал напряженно размышлять, как бы воспользоваться ею с выгодой для себя, а заодно избавиться от нее.

Я боялся, что суд откажется признать смерть завещателя так скоро, а если решение отложат, то еще неизвестно, утвердят ли завещание Джона при моей жизни. Мне хотелось ускорить этот процесс, и я подумал, что, если подсунуть вместо костей завещателя кости Себекхотепа, то все благополучно устроится – пусть не сразу, но в недалеком будущем. Я понимал, что скелет египтянина, взятый целиком, мне не поможет, а наоборот, навредит: у Джона были разбиты надколенники и сломана левая лодыжка, у мумии же эти признаки отсутствовали – следовательно, меня неизбежно разоблачили бы. Выбрать отдельные кости и подложить их в подходящее место, да еще присовокупить какой-нибудь предмет, принадлежавший покойному, – такой вариант показался мне почти идеальным. Профессор прав: когда я складывал кости руки в саквояж, правая кисть мумии отломилась. Но если бы мистер Торндайк не вмешался в это дело, мой план увенчался бы успехом.

Почти два года я жил в полной безопасности, время от времени захаживая в музей убедиться, что тело Джона хранится, как положено. В глубине души я радовался, что, хотя и по трагической случайности, тело упокоилось согласно воле завещателя, изложенной во втором пункте, причем не в ущерб моим интересам. Гром над моей головой раздался в тот вечер, когда я увидел вас, профессор, у ворот Темпла в обществе доктора Барклея. Я моментально заподозрил неладное и понял, что мне не выкрутиться. С тех пор я ждал вашего визита с часу на час. И роковой час пробил. Вы выиграли, а мне, как честному игроку, остается только заплатить свой долг.