Марта предложила мужу в первые же выходные съездить в прежний дом и забрать кое-что, как она выразилась, нужное: Если бы переезжали как люди, все бы тогда сразу прихватили, но нет же, наш случай особый, и я уверена, придется еще не раз туда скататься, но в глубине души я рада, сможем переночевать в своей постели и вернуться наутро, как ты делал раньше. На это ответил Марсал, что ему не кажется удачной идея создавать ситуацию, при которой они в конце концов сами запутаются, где живут: Твой отец всячески показывает нам, что ему очень интересно познавать секреты Центра, но я-то его знаю, в голове у него не прекращается работа. Мне он ни слова не сказал о том, что там у него было с Изаурой, закрылся наглухо, а это на него не похоже, даже когда бывал не в духе, раздражен или сердился, все равно – так или иначе открывался передо мной, и я думаю, ему поможет, если мы съездим домой, наверняка ему интересно, как поживает Найдён, и хочется поговорить с Изаурой. Ладно, съездим, исполним твой дальний замысел, но помни, что я сказал, – мы живем либо здесь, либо там, а пытаться жить так, словно оба дома – это одно, значит не жить нигде. Может, с нами так и будет. Что именно. Не будем жить нигде. Каждому нужен дом, и мы не исключение. Вот у нас с тобой был дом, а его отняли. От этого он не перестал быть нашим. Но не так, как прежде. Теперь наш дом здесь. Марта оглянулась по сторонам и ответила: Не верю, что когда-нибудь это будет так. Марсал пожал плечами и подумал, что черта с два поймешь речи этих Алгоров, но он бы не променял их ни на какие сокровища мира. Отцу скажем, спросил он. Только в самый последний момент, чтобы не грыз себя и кровь себе не портил.

Сиприано Алгор так и не узнал, что у дочери и зятя планы на его счет. У Марсала Гашо, как и у всей его смены, отменили выходной. Под строжайшим секретом бойцам внутренней охраны, и только им, ибо только они были сочтены достойными высокого доверия, было поведано, что работы по установке новых холодильных камер на минус-пятом этаже выявили нечто такое, что потребует тщательного и неспешного разбирательства. Пока что доступ туда ограничен, сказал им начальник охраны, через несколько дней там начнет работать команда специалистов, куда входят геологи, археологи, социологи, судебные медики, политтехнологи, и я даже слышал, двое философов, не спрашивайте зачем. Начальник помолчал, обвел взглядом двадцать человек, выстроенных перед ним в шеренгу, и продолжал: Категорически запрещено передавать кому бы то ни было сведения, которые вы получили сейчас и получите в будущем, а когда я говорю кому бы то ни, то имею в виду – никому, ни жене, ни детям, ни родителям, от вас требуется полнейшая секретность, понятно. Так точно, хором ответили ему. Очень хорошо, а вход в пещеру, я забыл сказать, что речь идет о пещере, будет охраняться круглосуточно, смены по четыре часа, на этой таблице вы можете видеть порядок караулов, сейчас пять часов, в шесть начнем. Кто-то поднял руку, желая узнать, если можно, когда обнаружили пещеру и кто охранял ее до сих пор: Ответственность за безопасность, спросил он, возлагается на нас только с шести часов, а если что стряслось раньше – не наша печаль, не так ли. Вход в пещеру был обнаружен сегодня утром, когда вручную выбирали вынутый грунт, работы были моментально свернуты, администрация незамедлительно уведомлена, и с той минуты три инженера из управления строительства безотлучно находятся на месте происшествия. А там есть чего-нибудь внутри, осведомился другой охранник. Есть, и у вас всех будет шанс увидеть все собственными глазами, ответил начальник. Это опасно, оружие раздадут. Насколько я знаю, опасности никакой, но все же из предосторожности ни к чему нельзя прикасаться и подходить слишком близко, последствия таких контактов нам пока неизвестны. Последствия для нас – или для того, что там внутри, решился спросить Марсал, и услышал в ответ: Для тех и других. Так там, в пещере, их несколько. Несколько, ответил начальник, несколько изменившись в лице. Но потом, справившись с собой, продолжал: Ну, если больше вопросов нет, учтите следующее: во-первых, насчет того, с оружием идти или без, считаю, что довольно будет дубинки, и не потому, что придется пустить ее в ход, а так, для уверенности, дубинка для охранника – важнейшая часть экипировки, без нее он как голый, а во-вторых, свободные от дежурства должны переодеться в штатское и прогуливаться по всем этажам, слушая разговоры, имеющие отношение к пещере, и если это произойдет, во что я не верю, немедленно сообщить по начальству, мы примем меры. Начальник сделал паузу и договорил: Это все, что вам следует знать, и повторяю еще раз – абсолютная секретность, на карту поставлена ваша карьера. Охранники столпились перед таблицей, где был расписан график нарядов, Марсал нашел себя в списке под номером девять, стало быть, ему заступать в караул надлежало послезавтра с двух до шести утра. Там, внизу, на глубине тридцати или сорока метров день неотличим от ночи, и, разумеется, там будет царство тьмы, прорезаемой резким светом прожекторов. Поднимаясь в лифте на тридцать четвертый этаж, Марсал соображал, что можно рассказать Марте, чтобы при этом не нарушить запрет, казавшийся ему вздорным, ибо у человека есть не только право, но и прямая обязанность доверять своим близким, впрочем, это все теории, и как ни прокручивал он в голове эту неразрешимую дилемму, выходило, что надо подчиниться, ибо приказ есть приказ. Тестя дома не оказалось, он, наверно, продолжал тешить свое ребяческое любопытство дальними экспедициями в поисках смысла вещей и проявлял удивительную проницательность, отыскивая его, где бы он ни таился. Марсал сказал жене, что временно переходит на другой режим службы, несколько дней должен будет походить в штатском. Марта спросила, в честь чего это, а он ответил, что сказать не может, сведения секретные: Я дал честное слово, добавил он в свое оправдание и солгал, потому что начальник не потребовал от него поклясться честью, эти формулы из иной эпохи и других обычаев иногда вдруг сами собой слетают с наших уст, ибо память уж так устроена, что, когда просят у нее малую малость, вываливает целую гору. Марта ничего не ответила, а открыла дверцу шкафа и сняла с вешалки один из двух мужниных костюмов: Этот, наверно, подойдет. Прекрасно подойдет, сказал Марсал, довольный, что достигли согласия по этому важнейшему пункту. Он подумал, что хорошо бы и об остальном рассказать жене, решить вопрос одним махом, и будь он на месте коллеги, заступающего в караул, ему все равно пришлось бы все выложить Марте прямо сейчас и в таких вот словах: Буду на службе с шести до десяти, ни о чем меня не спрашивай, это секрет, и это универсальная формула, только меняй часы и дни: Послезавтра у меня дежурство с двух до шести утра, ни о чем меня не спрашивай, это секрет. Марта была явно заинтригована: В это время Центр закрыт. Это будет не в самом Центре. Снаружи. Внутри, но не в Центре. Не понимаю. Знаешь, лучше не спрашивай. Но я в самом деле не понимаю, как что-то может произойти и внутри Центра, и вне его. Я имею в виду подземные склады-холодильники, и больше я тебе ничего не скажу. Там нефть нашли, алмазные россыпи или камень, который отмечает, где находится пуп земли, спросила Марта. Не знаю, что там нашли. А когда узнаешь. Когда заступлю на смену. Или когда спросишь коллег, которые там уже побывали. Нам запрещено обсуждать это, сказал Марсал, отводя глаза, ибо произнесенные им слова не заслуживали определения «истинные» и были всего лишь своекорыстной версией приказов и рекомендаций, отданных начальником и вольно приспособленных к риторическим затруднениям. Великая тайна, по всему судя, сказала Марта. Похоже на то, снизошел Марсал, чересчур старательно поправляя манжеты так, чтобы выглядывали из рукавов не больше, чем следует. В штатском костюме он выглядел старше. К ужину придешь, спросила Марта. Приказа не ужинать не было, а если поступит – позвоню. С этими словами и раньше, чем жена вспомнила, о чем бы еще его спросить, он вышел, испытывая облегчение, оттого что сумел уклониться от настойчивого жениного любопытства, но и злясь, что провел разговор не так, как было предписано в инструкции. А вот и так, окрысился он на себя, поступил вполне по правилам, сразу ведь предупредил ее, мол, дело секретное. Однако убедить себя Марсал, сколь ни жарок был его протест, так и не сумел. Когда больше чем через час, едва отойдя от страхов поезда-призрака, вернулся домой Сиприано Алгор, дочь спросила его: Марсала не встретили. Не встретил. А может, встретили, да не узнали. Это почему же. А он переодетый, теперь в штатском безопасность обеспечивает. Это с чего бы. Приказали. Тогда это уже не безопасность, а шпионаж. Марта рассказала отцу все, что знала – а знала она, видит бог, немного, но вполне достаточно, чтобы Сиприано Алгору совершенно расхотелось плавать по реке Амазонке, что он запланировал на завтра: Странно, у меня с самого начала было словно предчувствие – что-то затевается здесь. В каком смысле «с самого начала», спросила Марта. Помнишь, еще когда приехали смотреть квартиру и я почувствовал, как пол дрожит, вибрирует от шума экскаваторов. Хороши б мы были, если нас одолевали предчувствия всякий раз, как зарычит бульдозер, – вроде того как нам мерещился за стеной кухни стрекот швейной машинки, и мама еще сказала, что это кара небесная бедной швейке за то, что работала в день воскресный. Однако на этот раз я угадал. Похоже на то, сказала Марта, повторяя слова мужа. Посмотрим, что он скажет, когда придет, сказал Сиприано Алгор. Но больше они ничего не узнали. Марсал снова и снова затверженно повторял прежние ответы, а потом вообще решил положить конец расспросам: Будете настаивать, я первый скажу, что приказ – дурацкий, но будет исполнен, и говорить тут больше не о чем. Объясни хоть, по крайней мере, за каким бесом погнали вас патрулировать в штатском. Мы не патрулируем, мы обеспечиваем безопасность Центра. Какая разница. Да не допытывайтесь вы, ради бога, мне нечего добавить, раздраженно огрызнулся Марсал. И взглянул на жену, словно спрашивая, почему она молчит и не станет на его защиту, и Марта сказала: Марсал прав, отец, не настаивайте – и, подойдя к мужу, поцеловала его в лоб со словами: Прости нас, мы, Алгоры, люди бесцеремонные. После ужина они смотрели программу кабельного телевидения Центра, доступную только его жителям, а потом разошлись по комнатам. Уже в темноте Марта снова попросила у мужа прощения, а тот одарил ее поцелуем – одним, сообразив вовремя, что если сопроводит его другим и третьим, то в конце концов выложит жене все. А Сиприано Алгор, не гася свет, сидел на краю кровати, сидел и думал и в конце концов придумал, что должен выяснить, что же происходит в глубинах Центра, чтобы, если там имеется все же еще одна тайная дверь, ему хоть на этот раз не могли бы сказать, что за ней ничего нет. Допытываться у Марсала смысла не было, да и потом это было бы несправедливо по отношению к бедному парню, которому приказали молчать, вот он и молчит, его с этим надо бы поздравить, а не подвергать многообразным и бессовестным разновидностям сентиментального шантажа, столь блестяще развитого в семейных отношениях: Я твой тесть, ты мой зять, потому выкладывай все без утайки. Марта права, подумал он, мы, Алгоры, люди бесцеремонные. Завтра он оставит амазонскую реку с индейцами и займется тем, что будет пересекать Центр из конца в конец и слушать, что говорят люди. В сущности, всякий секрет более или менее подобен комбинации цифр на сейфовом замке, и мы знаем, что цифр этих – шесть, и что возможны повторения одной или нескольких, и что число их комбинаций, да, многочисленно, а все же не бесконечно. Как происходит в нашей жизни всегда и во всех ее сферах, это вопрос времени и терпения, слово сюда, слово туда, намек, обмен взглядами, внезапное замолкание, и вот уже мелкие трещинки разбежались по стене, а искусство разрушителя состоит в том, чтобы сблизить их, уничтожить то, что препятствует этому, и непременно настанет миг, когда мы спросим себя, а мечта, тайная надежда, стремление – не суть ли они, в конце концов, возможность, пусть и зыбкая, пусть и отдаленная, перестать быть такими. Сиприано Алгор разделся, погасил свет, подумал, что ночь ему предстоит бессонная, но уже через пять минут погрузился в такой непроницаемо-плотный сон, что даже Изаура Мадруга не успела проскользнуть, пока не захлопнулась последняя дверь в него.