А план у Сиприано Алгора был проще простого. Спуститься на грузовом лифте до минус-пятого этажа и двигаться оттуда, полагаясь на случай и на удачу. С меньшими силами битвы выигрывались, подумал он, когда оружия было куда меньше. И щепетильного беспристрастия ради добавил: И проигрывались – с бо́льшими. Он заметил, что в грузовых лифтах – вероятно, в силу их предназначения – видеокамер нет, он, по крайней мере, не заметил, а если и есть, крохотные и замаскированные, то наблюдатели главное внимание уделяют наружному доступу в здание, торговым галереям и развлекательным центрам. Если он ошибся в расчетах, выяснится это незамедлительно. Для начала, если учесть, что жилой корпус образует блок с десятью подземными этажами, следовало воспользоваться грузовым лифтом, расположенным ближе всего ко внутреннему фасаду, чтобы не терять время на поиски пути между тысячами контейнеров всех видов и размеров, которые, по мысли Сиприано Алгора, хранятся под землей, и главным образом на минус-пятом этаже, столь интересующем его. Он не слишком удивился, оказавшись на открытом и весьма обширном пространстве, очищенном от товаров разного рода, что явно должно было облегчить доступ к месту раскопок. Несущая стена между двух пилонов была уничтожена, и Сиприано Алгор вошел через пролом. Было два сорок пять. Постоянное, хоть и слабое освещение на подземном этаже не позволяло понять, имеется ли какой-либо свет внутри котлована и способен ли он справиться с чернотой этой пасти, грозящей поглотить гончара. Эх, надо было фонарь прихватить, подумал он. Потом вспомнил о вычитанном где-то средстве разглядеть что-нибудь в темноте – зажмуриться перед тем, как войти, и потом открыть глаза. Ага, подумал, самое верное средство – зажмуриться и полететь вниз до самого центра земли. Однако он не упал. Почти у самой земли слева от него подрагивало какое-то слабое свечение, которое, как установил Сиприано Алгор, пройдя еще несколько шагов, давала вереница электрических лампочек. Они освещали земляной откос, в глубине переходивший в ровную площадку, а за нею брал начало еще один пролет. Тишина была такой густой, такой плотной, что Сиприано Алгор слышал стук своего сердца. То-то Марсал перепугается, подумал он и стал спускаться по откосу. Ровная площадка, новый откос, и здесь остановился. Перед ним в свете двух фонарей, по краям оставлявших внутренность во тьме, возник продолговатый вход в пещеру. Справа на насыпи стояли два маленьких экскаватора. Марсал сидел на табурете у стола. Тестя он еще не видел. Сиприано Алгор вышел из полутьмы и сказал громко: Не пугайся, это я. Марсал вскочил, хотел сказать что-то, но стиснутое горло не пропускало слова, и пусть первым бросит в него камень тот, кто в таких обстоятельствах ответил бы как ни в чем не бывало: А-а, это вы. И лишь когда тесть подошел вплотную, Марсал с трудом сумел выговорить: Что вы здесь делаете, как вам такое в голову могло прийти, но вопреки тому, что приказывала логика, в голосе его не было злости, а чувствовалось, помимо облегчения, естественного для человека, переставшего бояться зловещего призрака, еще и чуть пристыженное удовлетворение, схожее с растроганной благодарностью, в которой рано или поздно он признается. Что вы здесь делаете, повторил Марсал. Да вот, пришел взглянуть. А о том, какие неприятности на меня обрушатся, если узнается, не подумали, и о том, что могут за это попереть со службы. Спросят – скажешь, что тесть у тебя – слабоумный, недееспособный и его давно пора в смирительной рубашке отправить в сумасшедший дом. Да уж, сильно мне помогут такие объяснения. Сиприано Алгор перевел глаза на котлован и спросил: Видел, что там внутри. Видел, сказал Марсал. И что же там. Сами взгляните, вот фонарь, если нужно. Пойдешь со мной. Нет, я тоже ходил один. Там проложена какая-нибудь колея, есть проход или что-то вроде. Нет, просто держитесь все время левой стороны, не теряйте контакт со стеной, и в глубине найдете, что ищете. Сиприано Алгор включил фонарь и вошел. Эх, зажмуриться забыл, подумал он. Наружный свет падал не впрямую, позволяя разглядеть метра три-четыре, а дальше становилось темно, как в утробе. Земля едва заметно и неровно шла под уклон. Сиприано Алгор осторожно, ощупывая стену левой рукой, начал спуск. В какой-то момент ему показалось, что справа от него находится нечто такое, что может оказаться платформой и стеной. Он сказал себе, что на обратном пути удостоверится, что же это такое: Может, земляной вал такой возвели, чтоб почва не проседала, и двинулся дальше. По его ощущениям, он прошел метров тридцать-сорок. И оглянулся назад, на вход в пещеру. Он четко вырисовывался в свете фонарей и казался очень далеким. Не мог я столько пройти, подумал гончар, значит, заблудился. И почувствовал, как нарастающая паника царапает по нервам, и он, считавший себя храбрецом, не чета Марсалу, был готов в эту минуту круто повернуться и опрометью кинуться назад, вверх по склону. Привалился плечом к стене, глубоко вздохнул: Нет, лучше сдохну здесь – и пошел вперед. Внезапно, так, словно сама собой повернувшись под прямым углом, стена оказалась перед ним. Он достиг конца пещеры. Опустил луч фонаря, убеждаясь, что под ногами твердая почва, шагнул вперед раз и другой, а на третий ударился правым коленом обо что-то твердое, да так, что не сдержал стона. От удара свет запульсировал перед глазами, потом возникло что-то похожее на каменную скамью, а в следующую секунду стали возникать и исчезать шеренги каких-то смутных фигур. Неистовой дрожью затряслись руки и ноги, мужество его ослабело и поникло, как канат, где перетерлись последние нити, но где-то внутри себя Сиприано Алгор услышал крик, призывавший сохранять отвагу: Помни, лучше сдохнуть. Дрожащий луч медленно заскользил по белому камню, чуть коснулся темных полотнищ, поднялся – и высветил сидящего человека. Рядом, покрытые такой же темной тканью, сидели еще пятеро, выпрямившись так напряженно, словно вколоченные в черепа железные штыри пробили их насквозь и пригвоздили к камню. Гладкая стена в глубине пещеры находилась в метре от запавших орбит, где глазные яблоки сжались бы до размеров песчинки. Что это такое, пробормотал Сиприано Алгор, что это за кошмар такой, что это за люди. Он подошел поближе и медленно повел лучом фонаря над темными растрескавшимися черепами – мужчина, женщина, еще один мужчина, еще одна женщина, снова мужчина, снова женщина, опять мужчина, трое мужчин и три женщины – увидел остатки веревок, которыми, наверно, скрепляли шеи, потом посветил ниже и увидел, что такими же путами окручены ноги. Тогда медленно, очень медленно, подобно свету, который не спешит появляться, но явится непременно, чтобы показать истинную суть вещей вплоть до самых потаенных и темных укромных углов, Сиприано Алгор увидел, как снова влезает в зев печи, увидел каменную скамью, забытую там каменщиками, увидел и сел на нее, снова услышал голос Марсала, только слова сейчас он произносит иные, они зовут и беспокойно окликают и снова зовут откуда-то издали: Отец-отец, где вы, вы слышите меня. Голос его гулко отдается от сводов пещеры, эхо гуляет от стены к стене, множится, и если Марсал не замолчит на минутку, мы не услышим, как издалека, будто и сам он уже превратился в эхо, доносится голос Сиприано Алгора: Все в порядке, не волнуйся, скоро приду. Страх исчез. Луч фонаря еще раз погладил жалкие лица, кожу и кости сложенных на коленях рук и, кроме того, повел руку самого Сиприано, потянувшуюся, прикоснувшуюся с почтением, которое показалось бы религиозным, не будь оно просто человеческим, к сухому лбу женщины с краю. Нечего здесь больше делать, понял гончар. Как круговая дорога на Голгофу, в конце которой непременно найдешь Голгофу, подъем был медленным и мучительным. Марсал спустился к нему навстречу, протянул руку, чтоб помочь, из тьмы к свету они вышли в обнимку, и даже не поняли, когда успели обняться. Обессилев, Сиприано Алгор рухнул на табурет, положил голову на стол и беззвучно, так, что лишь по содрогающимся плечам можно было догадаться об этом, – заплакал. Перестаньте, перестаньте, отец, я тоже плакал, сказал Марсал. Чуть погодя, справившись с нахлынувшими чувствами и хлынувшими слезами, Сиприано Алгор молча поглядел на зятя так, словно ничем лучше не мог бы выразить свое к нему уважение, а потом спросил: Знаешь, что это такое. Знаю, отвечал Марсал, приходилось читать. И о том, что этого – что бы это ни было – не может быть в действительности, не существует, тоже знаешь. Знаю. Но ведь я этой самой рукой прикоснулся ко лбу одной из тех женщин, и это мне не привиделось, не приснилось, и если бы сейчас я вернулся туда, то увидел бы тех же троих мужчин и трех женщин, и те же веревки, которыми они связаны, и ту же каменную скамью, и ту же стену перед глазами. Но если это не другие, раз этих не существует, кто же они такие, спросил Марсал. Не знаю, но я, когда увидел их, подумал, что на самом деле не существует того, чему мы дали имя несуществующего. Сиприано Алгор медленно поднялся на все еще дрожащие ноги, хотя телесные силы уже вернулись к нему. Он сказал: Когда я спустился, мне показалось, что я увидел такое, что могло быть стеной и площадкой. И если бы ты мог перенаправить прожектор, и еще не успел договорить, как Марсал покрутил маховичок, потянул рычажок, и в тот же миг сноп света протянулся по земле до основания стены, пересекавшей пещеру. Никакой площадки не было – был лишь проход вдоль стены. Одного только не хватает, пробормотал Сиприано Алгор. Сделал несколько шагов вперед и вдруг замер: Вот оно. На земле виднелось большое черное пятно, и почва была в этом месте выжжена, словно здесь долго горел костер. Никакого проку нет спрашивать, существовали они или нет, сказал он, вот они, доказательства, пусть каждый сделает выводы, которые покажутся ему верными, а я свои уже сделал. Прожектор вернулся на свое место, как и тьма, и потом Сиприано Алгор спросил: Хочешь, побуду тут с тобой. Нет, спасибо, ответил ему Марсал, возвращайтесь домой, Марта, наверно, волнуется, воображает себе всякие ужасы. Ну, тогда – пока. Счастливо, отец, и, помолчав, добавил с немного вымученной улыбкой подростка, что разом и открывается, и зажимается: Спасибо, что пришли.