― Ну, что ж поделаешь, понимаю: профессиональная тайна и все такое… Но о Нинель-то говорить можно? Она мертва. И там по всем признакам либо убийство, либо доведение до самоубийства. Как ни крути, без ее психологического портрета следствие не обойдется…

Ядов ухмыльнулся. То есть нет, конечно. Это была не ухмылка ― это был оскал, нехорошо искрививший ему губы. Но профессор после короткой борьбы совладал с ними, заставив вновь артикулировать вежливые и обкатанные, как речная галька, слова:

― Помнится, в нашу прошлую встречу вы уже использовали этот аргумент ― насчет компетентных органов. Тогда я даже попался, позволил себе пооткровенничать. Но ничего хорошего из этого не вышло: чувство меры вам неведомо. Поэтому давайте договоримся: следствие так следствие, ему и карты в руки. А мы с вами, милейший, никаких разговоров об этой семье больше не ведем.

Короче, меня опять выставляли вон.

А учитывая непростой анамнез наших взаимоотношений, не стоило надеяться, что Ядов будет в дальнейшем при каждой встрече кидаться мне в объятия. Я терял, безвозвратно терял всякий контакт с важным свидетелем, и только отчаянием можно объяснить еще одну безнадежную попытку хоть как-то завладеть его вниманием.

― Как скажете, Виктор Петрович, ― понурился я покорно ― надеюсь, не слишком переигрывая. Но старый хрыч все равно был настороже и смотрел на меня с откровенным недоверием. ― Тем более Люсик…

э… Людмила Игоревна уже сама не так… э… не так настаивает на расследовании… Но у меня будет к вам просьба ― на этот раз действительно только как к специалисту. Вы разрешите мне вам позвонить?

― Как специалист я всегда к вашим услугам, ― сухо согласился он, поднимаясь.

Делать нечего ― я тоже встал и поплелся к выходу.

И тут Ядов все-таки не выдержал. Лифт уже подошел на площадку, когда он, стоя на пороге квартиры, наконец промямлил:

― Насчет Нинель… Вам известны какие-нибудь подробности?

Подавив в себе первое непроизвольное желание отправить его за подробностями к обожаемому им следствию, я взял себя в руки и чуть только не пропел:

― О, масса подробностей! Разве я не говорил вам, что она упала с балкона м о е й квартиры?

Шагнул в кабину и, прежде чем двери с резиновым всхлипом окончательно отрезали меня от профессора, успел не без удовольствия сообщить:

― Я тоже как специалист всегда к вашим услугам.

Надо меня понять: дело было к ночи, а это маленькое моральное удовлетворение было едва ли не самым крупным за весь прошедший день.

Когда следующим утром я вошел в контору, Прокопчик с привычно откляченным в проход гипсом уже восседал за своим столом. Вид у него был сытый и снулый, как у кота, опустошившего крынку со сметаной. Я внимательно принюхался в поисках остаточных явлений вчерашнего «возобновления контакта», ничего не учуял, но на всякий случай сказал:

― Ну разве можно так напиваться на сто баксов?

― З-зря стараетесь, ваше б-благородие, ― самодовольно отдуваясь, отреагировал он. ― Нас проклятая не б-берет ― мы закаленные!

По его самодовольному виду можно было не сомневаться, что все это означает одно: вчерашний день не был безуспешным, и теперь он только и ждет моих расспросов. Поэтому я не стал тянуть резину и спросил:

― А что твой «источник»? Его-то хоть взяло?

― П-представь себе, нет! ― с отвращением в голосе покрутил головой Прокопчик. ― Завязал, гад! А ведь самый примерный алкан был во всем райкоме! К-кроме первого секретаря, конечно… И вот ― завязал! Закодировался ― и не п-пьет!

― Ну что ж, нет худа без добра, ― махнул я рукой. ― Зато сто зеленых сэкономили.

Но Прокопчик словно меня не услышал.

― П-пить ― не пьет, ― сообщил он, выразительно поджимая губы, ― зато жрет ― нормально! Слопал — не п-поперхнулся, понимаешь, ф-фаршированного омара и две порции рябчиков!

― Что же тут нормального? ― поморщился я, начиная подозревать, что речь идет об очередном покушении на мой карман, ― и не ошибся.

― Сотни не хватило, пришлось из своих добавить, ― понуро развел руками Прокопчик. Но заглянув мне в лицо, прочел там что-то не слишком обнадеживающее, потому что поспешно добавил: ― Это при том, что сам я практически не ел: у меня эзофагит в стадии обострения.

― Изо ― чего? ― скорее по привычке переспросил я. Список болезней, обострение которых коварно и всегда внезапно поражает Прокопчика в самый неподходящий момент, по моим прикидкам составляет почти полный курс обучения в мединституте. Нормальному человеку запомнить их невозможно.

― Воспаление п-пищевода. Острого, жирного, жареного нельзя… ― начал он объяснять, загибая пальцы, но я оборвал его посреди фразы: на гастроэнто-рологическом фронте я Прокопчику не соперник.

― Короче: результаты есть?

― А как же! ― просиял он лицом, сообразив, что грозовая туча прошла мимо. ― В п-полном объеме!

Картинно выхватив из ящика стола папочку, Прокопчик с важным видом развернул ее, явив миру тощенькую стопку листов. Но судить этот труд предлагалось не столько по объему, сколько по содержанию. Потому что, размахивая извлеченными из папки бумажками, Прокопчик торжественно возвестил:

― Моя версия подтвердилась! Целиком и полностью!

После чего приступил к краткому, как он сам выразился, изложению предыдущих серий.

Как ни странно, журналистов, презрительно (и втайне завистливо) именуемых «сливными бачками», оказалось на Москву ― раз-два и обчелся. Источник Прокопчика объяснял это тем, что сливающих оперативную информацию организаций не так уж много (в основном всякие спецслужбы). Абы с кем они не работают, предпочитая проверенные в деле кадры. Кадры эти, ко всему прочему, предполагают умение подать информацию в нужном ключе, верно (с точки зрения сливающих) расставить акценты. Ибо любой слив есть оружие обоюдоострое, которое при неосторожном обращении может легко обернуться против самого сливателя.

Прокопчик увлеченно продолжал развивать передо мной эту теорию, как он сам ее назвал, «большого слива». Не прояви я бдительность, он точно улетел бы в эмпиреи. Поэтому я его оборвал, прозрачно намекнув, что читать лекции на журфаке он будет, когда выйдет на пенсию.

Но помощника моего распирало от нетерпения выложить информацию. Пропустив мимо ушей мой сарказм, он перешел к конкретике:

― Сейчас в с-строю их, почитай, всего д-двое. Некая Т-татьяна Чичина, проходит под кодовым именем Чичолина. П-поразительная, говорят, стерва, ради жареного ф-факта мать родную не пожалеет. И Виктор Ванин по кличке Вантуз, с ним вообще п-половина города не здоровается. Оба с-стрингеры.