Она смотрела на болтающийся шнур от телефона. Олег даже не заметил, что она выдернула его из розетки и повесила на спинку стула. Медленно поднявшись с кресла, она снова включила телефон. Но лишь на короткое время.

— Сергей Сергеевич? — коротко, даже не поздоровавшись, спросила она. — Это Настя.

— Здравствуй, Настенька, я тебя узнал. Снова что-то случилось?

— Да ничего особенного.

Настино сердце сжалось, когда она почувствовала, как сильно беспокоится за нее этот человек, со временем заменивший ей отца. Почувствовала по его голосу и представила выражение лица — тревожные, близорукие прищуренные глаза, губы, поджатые в одну тонкую линию…

— Ничего страшного, Сергей Сергеевич, — произнесла она, глотая комок, подступивший к горлу, — просто голова болит. Можно мне сегодня пропустить? Я отработаю…

— Голова болит? — немного поколебавшись, неуверенно переспросил он. — Настя, скажи мне, пожалуйста, честно — у тебя все в порядке?

— Конечно, у меня все в порядке. Я же говорю, просто голова болит.

— Я буду очень рад, если у тебя на самом деле болит голова. Просто болит голова — и ничего больше… Ничего больше с тобой не случилось. Настя, прошу тебя, пожалуйста, если что — скажи. Скажи мне, я тебе обязательно помогу…

«Если бы кто-нибудь мог мне помочь! Хоть кто-нибудь!» — с болью в душе подумала Настя и, попытавшись придать голосу оптимизма, ответила в трубку:

— Сергей Сергеевич, я вам торжественно обещаю — если у меня что-нибудь случится, я обязательно вам скажу! Если мне понадобится помощь, я обязательно обращусь к вам! Да мне ведь и не к кому больше обратиться, — добавила она под конец, слегка смутившись.

— Ну и добро, — успокоившись, согласился наконец Сергей Сергеевич. — Так тебя теперь когда, в среду ждать?

— В среду, — подтвердила Настя.

Попрощавшись с Сергеем Сергеевичем, она повесила трубку и тут же выдернула шнур из гнезда. Что же, больше она ничего не может сделать для того, чтобы избежать встречи с Власовым. В глубине души она понимала, что ведет себя как ребенок — если он захочет, то все равно ее найдет, но в то же время не могла ничего с собой поделать и продолжала лелеять глупую надежду на то, что, не сумев дозвониться и не застав Настю ни на работе, ни дома (а она в тот день не собиралась никому открывать дверь своей квартиры), Власов в конце концов махнет на все рукой и постарается найти другого исполнителя для своего дела. А Настя благополучно останется не у дел…

Внезапно Настя почувствовала такую усталость, словно она прошедшие двое суток разгружала вагоны. Но это только обрадовало ее — не долго думая она перешла с кресла на еще не застеленный диван, сбросила халат прямо на пол, и, накрывшись с головой одеялом, попыталась заснуть. Вскоре ей это удалось.

Черный, огромный, глянцево-блестящий паук полз по белой простыне. Настя в ужасе закрыла лицо руками, не в силах пошевелиться. Она хотела закричать — но страх жестким ледяным кольцом сдавил горло, перекрывая дыхание, которое с каждым разом становилось все более тяжелым и хриплым. Настя, парализованная ужасом, не могла даже отвести глаза в сторону. Она смотрела, как двигаются в темноте его лапы — гладкие, блестящие, словно покрытые лаком и усыпанные мелкими сероватыми ворсинками. Паук скорее напоминал черного краба, а его лапы — огромные черные клешни. Настя перевела взгляд выше и тут же встретилась с его глазами — двумя огромными круглыми шарами, как будто бы стеклянными, наполненными мутной желтоватой жидкостью, которая кипела внутри каждого, бурлила, заставляя кружиться и подпрыгивать в своем водовороте маленький черный шарик — зрачок. Каждый зрачок повиновался только своей стихии, и оттого они двигались не вместе, не синхронно, а каждый по-своему. «Он меня не видит!» — мелькнуло в голове у Насти, и в тот же момент она поняла, что ошибается. Три передние клешни резко согнулись — паук будто бы подтянул их к себе, а затем резко выбросил вперед, — и вслед за ними потянулось его круглое плоское тело, приблизились желтые глаза. Настя заметила, что на простыне остался серый след, как будто бы покрытый слизью или просто жидкостью, вытекающей из паука. Теперь расстояние, отделяющее ее от этого ужасного монстра, сократилось — и все же еще не до такой степени, чтобы он мог до нее дотронуться. Из последних сил она все же попыталась приподняться — и с ужасом поняла, что потеряла способность двигаться. Шарики-зрачки закружились быстрее, желтая муть закипела сильнее — казалось, сейчас она выплеснется из своей стеклянной оболочки, прорвется наружу, рассыпав осколки.

Настя подумала о Никитке — о том, что она так и не сумела сохранить себя для него. Несчастный ребенок — теперь он останется круглым сиротой. У него нет папы, не будет и мамы…

Паук снова резко согнул клешни, прижал их к себе — но вместо того чтобы, как в прошлый раз, опять выбросить их вперед, он стал медленно приподниматься вверх. Неуверенно покачиваясь, словно только что родившийся теленок, паук продолжал приподниматься на кровати. Настя теперь ясно видела его серое склизкое туловище, густые капли, которые стекали вниз, на белую простынь. Паук, шатаясь, наконец выпрямился. Настя, сжав побелевшие губы, напрягла последние силы и скатилась с кровати. Оказавшись на полу, она внезапно поняла, что теперь снова обрела способность двигаться, и, стремительно поднявшись, отскочила в угол комнаты. Паук, тяжело переваливаясь, медленно двинулся вслед за ней. «Нет, — в ужасе пролепетала Настя, — нет, пожалуйста, не надо…» Но он продолжал двигаться, только еще быстрее. Настя слышала, как похрустывают его невидимые суставы, как шумит ледяная кровь в черных сосудах, как бурлит жидкость в наливающихся кровью глазах… В самом деле, желтая муть постепенно алела, замедляла свое движение, становилась густой — и вот уже зрачки были неразличимы, одна только кровь, кипящая в глазах этого ужасного чудовища.

Она закрыла глаза, поняв, что больше не в силах смотреть на то, как смерть приближается к ней. Но сквозь дрожащие ресницы она все же видела черную тень, которая неотступно поглощает все больше света, заслоняя его своим огромным и страшным силуэтом. Настя снова попыталась закричать, но вместо собственного голоса услышала лишь голос паука — дребезжащий, скрипучий, как будто звук старой испорченной механической игрушки. Это было невыносимо…

Открыв глаза, Настя не сразу поняла, что звонят в дверь. Она провела рукой по лбу, утирая струи ледяного пота, и вдруг снова услышала это противное дребезжание. Но теперь она уже точно знала, что это был всего лишь звонок… Хотя теперь она не могла точно сказать, что для нее казалось более ужасным.

Притаившись, стараясь не дышать, она натянула на себя одеяло — почти до самого лба, оставив только узенькую щелочку. Сердце билось так, словно хотело выскочить наружу. Свет нестерпимо ярко светил в глаза — она не могла понять, который час, и не была уверена в том, что ужасный паук на самом деле ей просто приснился. Откинув одеяло, она с ужасом оглядела простыню — но никаких следов пребывания жуткого монстра на кровати не обнаружила. Звонок в дверь настойчиво повторился… Настя сидела, не двигаясь, стараясь не думать о том, кто может стоять с той стороны двери…