— Это другое. Там очнулся человек — и все довольны. А здесь надо восстановить сто процентов прежних возможностей.

— Вот и займешься этим.

— Владимир Матвеевич, я думаю, существуют терапевтические методы, которые…

— Нет! Всё испробовали! — оборвал директора министр. — Скоро Олимпиада! Новицкая должна защищать честь страны! И это… Я уже пообещал. Надежда только на твою нейронауку. Вот телефон врача фигуристки. Свяжись с ним и согласуй дату обследования. Если что-то понадобится: приборы, препараты — олимпийский комитет обеспечит, они в курсе.

Леонтьев хмуро смотрел на застывшую картинку на экране. Со стоп-кадра улыбалась красивая и озорная девушка, которую знали пол страны — фигуристка Ирина Новицкая.

Теперь ему не требовалось спешить на работу, потому что работы не было. Богатый японец обрел новые руки и улетел в страну Восходящего Солнца. У Шувалова появилось время для раздумий. Научные проблемы отошли в сторону, в голову лезли самые разные мысли. В основном мрачные.

Почему, всё хорошее так скоротечно? Как только он достигает успеха, личная жизнь летит под откос. Его то упрашивают и заманивают, то угрожают и предают. Что бы он ни делал — жизнь преподносит неприятный сюрприз. Словно неведомая сила настойчиво выталкивает его из института, из семьи, из страны. Черт с ней, с работой! Наукой можно заниматься и Заграницей, но как восстановить семью? Кто подкинул Ольге фотографию и наплел ей небылицы? Кому это выгодно? Вербицкому? Может за всеми бедами стоит именно он?

Шувалов надолго задумался. Прикидывал и сопоставлял. Что-то в обвинительном заключении не срасталось.

Вербицкий, несомненно, рад занять его должность. Из него так и прет начальничья спесь. Но он не заинтересован в аресте Антона. Он хочет постичь его достижения, а порой прибегает к тайной помощи. Так было с генералом Павловым. Вот и сегодня Вербицкий звонил и просил о встрече. Шувалов вызывающе грубо отключил связь. Ему было неприятно общаться с тем, кто способствует разрушению его семьи.

А может надо встретиться и набить морду? За разрушенное счастье, за боль в глазах Саши, увидевшего ссору родителей, за свой мерзкий вопрос, на который любимая женщина, сорвавшись, назвала себя шлюхой. За нечестную фотографию, наконец!

Шувалов схватил трубку. Вербицкий ответил сразу.

— Я готов с тобой встретиться! — выпалил Антон.

— А ты в порядке? — усомнился Борис.

— В полном.

— Скандалить не будешь?

— Я только задам тебе вопросы.

— Ну, хорошо. А у меня к тебе дело.

— Тогда не буем тянуть.

— В час дня, ресторан «Елки-палки» около института.

— Вот и договорились.

В этом заведении с простой русской кухней сотрудники института нейронауки частенько отмечали какое-либо событие. Шувалов зашел в ресторан, когда Вербицкий уже занял один из угловых столиков. Первым желанием Антона было, схватить чугунок горячей каши со стола-телеги и надеть его на голову напыщенного Вербицкого.

— Ты обещал не скандалить, — напомнил Борис, угадав настроение бывшего коллеги.

— Я пришел сюда есть.

— Какое совпадение. У меня как раз обеденный перерыв.

Они сделали заказ озабоченной официантке, одетой в народный сарафан. Она быстро поставила между ними графин с клюквенным морсом. Алая жидкость подрагивала в высоких стаканах, когда каждый пригубил напиток.

— Спасибо тебе за помощь в деле Павлова, — глядя поверх очков, произнес Борис.

— Не за что.

— Благодаря тебе, всё завершилось удачно.

— Это было везение.

— Везет всегда умным и смелым. Таким, как мы.

— А тебе спасибо за то, что не забываешь мою семью.

Вербицкий откинулся на спинку стула, оценивая язвительную интонацию собеседника.

— Я помогаю Ольге, если она попросит.

— И какие просьбы поступают от одинокой женщины?

— По-моему, обсуждать этот вопрос без ее присутствия некорректно.

— Ты умеешь быть благородным, когда тебе выгодно.

Официантка принесла суп с фрикадельками.

— Давай поедим, — предложил Борис. — Мозг сытого человека функционирует эффективнее.

— Не всегда.

— Научные споры у нас получаются лучше. — Борис позволил себе сдержанно улыбнуться и взялся за ложку.

Антон ел суп, чувствуя, как злость и раздражение уступают место унылой апатии. Перед ним сидел успешный, довольный жизнью человек, контролирующий свои эмоции. Он перешел Антону дорогу, испортил ему жизнь, но чья вина здесь больше? Кто изменял жене и ругался с начальством? Кто в нарушении всех инструкций брался за рискованные эксперименты, отдавая себе отчет, что они могут обернуться трагедией? Успехи в работе Антона всегда чередовались с непониманием коллег и выговорами начальства. Но сейчас он расшатал лодку своей жизни так сильно, что вода, перехлынувшая через борт, грозит отправить ее на дно.

А может, ему пора причалить к другому берегу и начать новую жизнь?

Шувалов отставил недоеденный суп и, глядя на тонкие пальцы собеседника, расправляющиеся с едой, спросил:

— Если ты такой правильный и вежливый, то почему следишь за мной?

— Я? — на лице Вербицкого застыло недоумение.

— Ты сфотографировал меня с Репиной в машине.

— Я не занимаюсь подобными вещами.

— Это было около института, ты проходил рядом.

Вербицкий вытер губы, скомкал салфетку.

— Припоминаю… Я, кажется, видел вас.

— А потом отнес снимок Ольге.

— Ах, ты про это! Прощальный поцелуйчик.

— Вспомнил?

— Антон, я видел снимок, но я вас не фотографировал, — спокойно ответил Вербицкий.

— Где ты его видел?

— Мне показала Ольга.

— Не верю! Она не будет показывать каждому встречному!

— А другу?

Возникла пауза. Шувалов с сомнением покачал головой.

— Только ты ей мог наплести небылицы про меня и Репину.

— Постой. Тебе Ольга не сказала, откуда у нее этот снимок?

— Я не спрашивал. И так ясно. От тебя!

— Нет. Ты ошибаешься, но я могу сказать правду. — Его глаза сузились в высокомерной улыбке. — Не знаю, понравится ли она тебе.

Шувалов вдруг понял, что во время разговора Вербицкий вел себя совершенно естественно. Ему не приходилось юлить и изворачиваться, и даже сарказм в его голосе являлся привычной реакцией на неловкие вопросы. А если так, значит, Вербицкий не врет.