– Вы и без того сделали очень многое, – возражает Джефф, – Куинни повезло, что в ее жизни есть вы.

– И ты, – говорю я, обращаясь к Джеффу, – мне так повезло, что у меня есть ты.

Я теснее прижимаюсь к его груди, ощущая щекой гладкий галстук. Решив, что так я выражаю страдания, – наверное, так оно и есть, – он обнимает меня еще крепче. Я не противлюсь, и тело Джеффа перегораживает мое поле зрения, затмевая фигуру Купа, который смотрит на нас из противоположного угла кухни.

Позже мы с Джеффом, лежа в постели, посмотрели очередной нуар. «Бог ей судья» с Джин Тирни в роли безумной, кровожадной молодой жены. Такой красивой. Такой порочной. По окончании фильма мы включили выпуск одиннадцатичасовых новостей. Внезапно показывают репортаж о деле, которое сейчас ведет Джефф. Профсоюз полицейских устроил пресс-конференцию с вдовой их убитого коллеги, требуя более сурового наказания для тех, кто обвиняется в преступлениях против стражей порядка. Прежде чем Джефф успевает схватить пульт и выключить телевизор, передо мной на долю секунды возникает лицо вдовы – бледное, изборожденное морщинами, обезображенное горем.

– Ну зачем ты, дай посмотреть, – говорю я.

– Мне кажется, тебе надо отдохнуть от плохих новостей.

– Я в порядке, – настаиваю я.

– Точно так же, как Сэм. А заодно и Куп.

Куп попрощался через несколько минут после появления Джеффа, невнятно извинившись и сославшись на долгий обратный путь в Пенсильванию. Сэм, явно пребывающая в подавленном состоянии, за ужином старательно избегала любых разговоров. А я по-прежнему злилась, несмотря на «Ксанакс», рогалики и полбутылки вина. И не успокоилась даже сейчас, несколько часов спустя. Во мне до сих пор полыхает какой-то иррациональный, всепоглощающий гнев. Я злюсь на все вокруг. Я злюсь на этот мир.

– Я знаю, как тебе сейчас трудно.

– Даже не представляешь.

Я говорю это не в сердцах, это ледяная истина. Джефф не может знать, каково это, когда одного из двух единственных человек, точно таких же, как ты, стерли с лица земли. Он не может знать, как это тоскливо, как страшно, как тяжело.

– Прости, – говорит он, – ты права. Я не знаю. Но я понимаю, почему ты так злишься.

– Я не злюсь, – вру я.

– Злишься.

Джефф на мгновение умолкает, и я напрягаюсь, зная, что он собирается сказать что-то такое, чего мне не хочется слышать.

– И раз ты уже и так злишься, лучше сообщу тебе прямо сейчас, что мне опять придется съездить в Чикаго.

– Когда?

– В субботу.

– Ты же только что оттуда вернулся.

– Понимаю, это страшно некстати, – отвечает Джефф, – но в деле появился новый свидетель со стороны защиты.

Я смотрю на погасший экран телевизора и будто вновь вижу перед собой вдову убитого полицейского.

– А, ясно, – говорю я.

– Это двоюродный брат того парня, – продолжает Джефф, хотя у меня нет никакого желания слушать подробности, – он священник. Они вместе выросли, их вместе крестили. Он может здорово помочь защите.

Я поворачиваюсь на бок и упираюсь взглядом в стену.

– Он убил полицейского.

– Предположительно, – отвечает Джефф.

Я думаю о Купе. Что если бы его вот так застрелили? Что если бы клиент Джеффа убил Лайзу? Я бы так же притворно радовалась, что какие-то детали, рассказанные кузеном-священником, помогут сократить ему срок? Определенно нет. Хотя Джефф, судя по всему, именно этого и ждал бы.

– Ты ведь знаешь, что он почти наверняка виновен? – спрашиваю я. – Что, как все и думают, он застрелил того детектива?

– Это решать не мне.

– Разве?

– Ну конечно! – восклицает Джефф, тоже начиная раздражаться. – В чем бы его ни обвиняли, он, как и любой другой, имеет право на достойную защиту.

– Но как ты сам думаешь: виноват он или нет?

Я немного приподнимаюсь и через плечо смотрю на Джеффа. Он по-прежнему лежит на спине, заложив руки за голову и уставившись в потолок. Потом моргает, и по мимолетному трепетанию его век я понимаю: да, он знает: его клиент виновен.

– Я не дорогущий защитник по уголовным делам, – говорит он, как будто это его в какой-то степени оправдывает, – я не разбогатею, представляя матерых убийц. Я просто поддерживаю основополагающие принципы американской судебной системы. Каждый имеет право на честный беспристрастный суд.

– А если бы тебе поручили защищать какого-нибудь отъявленного негодяя? – спрашиваю я, отворачиваясь от него, не в состоянии больше на него смотреть.

– У меня бы просто не было выбора.

Был бы у него выбор. Если бы его клиентом стал размахивающий ножом Стивен Лейбман или Мешочник Келвин Уитмер, он всегда мог бы отказаться и сказать, что подобные люди не заслуживают защиты.

Но где-то в глубине души я знаю наверняка, что Джефф не стал бы так поступать. Он принял бы их сторону. Стал их защищать.

Даже Его.

– Выбор есть всегда, – говорю я.

Джефф ничего не отвечает. Просто смотрит в потолок, пока его веки не начинают тяжелеть и смыкаться. Несколько минут спустя он уже спит.

Я заснуть просто не в состоянии. Меня еще слишком душит злоба, поэтому я ворочаюсь под одеялом, пытаясь найти удобное положение. Если быть честной до конца, отчасти я делаю это только затем, чтобы разбудить Джеффа. Чтобы он тоже не мог заснуть. Но он не просыпается, пока стрелка ползет к полуночи, а затем к часу ночи.

В четверть второго я вылезаю из постели, натягиваю на себя какую-то несвежую одежду и на цыпочках выхожу в коридор. Увидев, что из-под двери комнаты Сэм все еще сквозит свет, я стучу.

– Входи, Куинни, – говорит она.

Войдя, я вижу, что она сидит по-турецки на кровати и читает книжку Азимова в мягкой обложке с потрепанным корешком. Она переоделась и на ней снова черные джинсы и футболка с группой «Секс Пистолз». Ансамбль дополняет кожаная куртка. Когда Сэм поднимает на меня глаза, я вижу, что она прекрасно чувствует мой гнев. И знает, зачем я пришла.

Ни слова не говоря, она слезает с кровати, копается в своем рюкзаке и достает из него – подумать только! – сумочку. Жуткого вида чудовище из кожзаменителя с короткими ручками, из-за которых носить ее можно только на локте. Вслед за ней появляется кипа книг в бумажных обложках, которые Сэм запихивает в сумочку.

– Держи! – говорит она и швыряет ее, будто мяч.

Поймав сумочку, я удивляюсь, какая она тяжелая.

– Зачем она мне?

– Приманкой будет.

Я ничего не говорю, просто выхожу вслед за Сэм из комнаты. Когда мы выскальзываем в ночь, я крепко сжимаю ручки сумки вспотевшей ладонью.