И я с благодарностью уцепился за автоматный ремень на его спине. Так шли минут двадцать. В какой-то момент листья под ногами перестали шуршать, а сама земля стала мягче, начала пружинить под ногами. Это значит, мы вошли в сосновый бор, догадался я. И точно: впереди показался еле заметный просвет, и вскоре мы остановились на обочине дороги, ведущей к разбитому мосту. Я смог различить лица товарищей.

– Перекур? – обернулся ко мне Коваль.

– Давай.

Спустившись в придорожную канаву, разобрали папиросы из моей пачки. Некурящий Нурбаев остался на стреме. Прикурив, я откинулся на склон, пахнущий смолистой хвоей. Здесь было тепло, и я поелозил, устраиваясь поудобнее. Посмотрел на часы: без пяти три. Нормально идем, даже с опережением графика.

Рядом курил, пряча папиросу в горсти, Попов, и всякий раз, когда он затягивался, из темноты выглядывал острый кончик его носа. Коваль лежал у самого верха канавы, прислушиваясь к ночному лесу. Нурбаев застыл посреди дороги, вытянув голову вперед, как будто увидел там что-то интересное.

– Готовы? – обернулся к нам Коваль. – Пошли.

Мы выбрались на шоссе и быстро двинулись в строну реки. Вскоре начался уклон, заметно похолодало. Когда впереди показалась опушка, Нурбаев спрыгнул с дороги в канаву, Попов нырнул вслед за ним, а мы с Ковалем соскочили в противоположную сторону.

Стараясь не шуметь, мы с сержантом дошли до невысокого обрыва. Внизу поблескивала река, деревья подходили к самому краю. На фоне черной воды белели осколки рухнувших плит моста и высились уцелевшие столбы опор.

Мы постояли пару минут, вслушиваясь в тихое журчание реки, и я уже собрался выйти на дорогу, когда Коваль с силой пригнул меня вниз.

– Что? – одними губами спросил я.

Но он не ответил, только предостерегающе растопырил пятерню. Время шло, а мы все стояли в полуприсядку за жидкими кустами на самом краю обрыва. Но вдруг я услышал: тихий плеск и злой шепот – возле самого нашего берега. Я даже разобрал одно слово: Scheiße[9]. Немцы! Коваль показал мне пальцем на землю, а сам осторожно подкрался к дороге. Я присел и чуть сдвинулся в сторону – чтобы видеть оборванный край шоссе. Обзор портил толстый ствол, я собрался подвинуться еще, но так и замер с приподнятой ногой: над обрывом показался черный шар – человеческая голова.

Немец замер, прислушиваясь. А потом внезапно прыгнул – и вот он уже сидит на корточках у края. Огляделся, наклонился и потянул за руку второго.

Но выбраться им не дали – Коваль бесшумно сорвался с места, с другой обочины тоже метнулся черный сгусток. Ребятам не хватило буквально доли секунды. Поднятый наверх немец успел броситься под ноги сержанту, и они, звеня металлом, покатились по шоссе. Над обрывом затанцевали две тени. Я рванул на помощь – как раз вовремя: отбросив Коваля, фашист дернул из-за спины автомат. Но не успел – с сочным хрустом моя финка вошла во вражескую шею по самую рукоятку. И тут же от реки раздался глухой удар.

Коваль вскочил. Рядом уже маячил тяжело дышащий Попов. Убитый мной фашист в последний раз дернулся и затих. Мы синхронно посмотрели вперед – там одиноко чернел силуэт Нурбаева.

– Где? – прохрипел Коваль.

– Вниз летел! – пожаловался ефрейтор. – Насавсем.

Мы подошли и заглянули за край. Немец лежал на обломке плиты в позе морской звезды, руки-ноги слабо шевелились. На белый бетон из-под тела, медленно расширяясь, вытекала черная лужица крови.

– Желез штыр проткнул, – пояснил Нурбаев.

– Разведчики, мать вашу! – похвалил Коваль.

– Их только двое было? – спросил Попов.

– Вот именно! – Сержант сплюнул и махнул Попову: – Помоги.

Они подтащили к обрыву тело фашиста, по-быстрому обыскали. Я брезгливо вытащил свой нож из шеи трупа, вытер о его одежду. Коваль тем временем сложил в кучу автомат, пистолет и пару запасных магазинов, а потом они вместе с Нурбаевым сбросили тело в реку. Раздался негромкий всплеск – до воды было не больше трех метров.

– Иди обшмонай своего и столкни в воду, – приказал сержант Нурбаеву. – А мы пока перекурим.

– Как думаешь, кто это был? – спросил я, когда мы снова расположились в канаве.

– Наши коллеги с той стороны, – предположил Коваль. – Может, за языком шли.

– Старик рассказывал, они нос боятся ночью с позиций показать.

– Эти, видимо, не побоялись. У них чувствовалась подготовка.

– Я вот думаю: а не навел ли их наш дед? Мы же ему сказали, что сегодня пойдем. И он знал, где будем переправляться.

– Вряд ли, – подумав, ответил Коваль. – Маловато двоих для засады. И вообще на засаду не похоже.

– Да, пожалуй…

Вернувшийся Нурбаев высыпал нам под ноги горку оружия. Сержант небрежно накрыл трофеи несколькими сорванными ветками. Хлебнули горячего чая из поповской фляги и полезли преодолевать водную преграду.

Рухнувшие перекрытия моста в принципе создавали вполне сносную переправу. При определенной сноровке можно было перебраться на тот берег, даже не замочив ног. Но сноровка нужна была недюжинная: ночью, да по осклизлому, заросшему тиной бетону, да через путаницу ржавых арматурных прутьев…

Но, в общем, кое-как перебрались. Я, правда, чуть не сорвался на середине, зачерпнул сапогом ледяной водицы, но Нурбаев вовремя подстраховал за воротник.

Выбравшись, тут же нырнули в чахлый ельник. Отбежали меров на пятьсот, и только потом остановились отдышаться. Я скинул сапог, отжал и перемотал портянку.

Ветер почти стих. В наступившей тишине каждый шорох казался непривычно громким. Где-то совсем рядом ухала сова, и снова грохотала артиллерия за горизонтом.

Коваль встал во главе отряда и пошагал по еле заметной тропинке. Лесок был совсем редким, видимость более-менее сносной – двигались почти бегом. Вскоре деревья закончились, и мы оказались перед невысокой насыпью железной дороги. Я посмотрел на часы: половина четвертого.

Еще минут пятнадцать пробирались вдоль путей, не выходя из тени деревьев. Потом впереди показались постройки станции «Янов». Сбавили темп, крадучись подошли ближе. Остановились метрах в ста.

– Давай! – Коваль толкнул Нурбаева.

Ефрейтор сбросил ватник и перемахнул на ту сторону железки. Я принялся разглядывать темные строения. Все тут осталось так же, как и было позавчера. Только вагоны исчезли – паровоз одиноко притулился к пакгаузу. Из темноты вынырнул Нурбаев.

– Чисто! – выдохнул он, с зябкой расторопностью кутаясь в телогрейку.

– Пошли! – махнул Коваль.

Вслед за Нурбаевым мы добрались до заколоченного здания вокзала, пригнувшись, преодолели открытое пространство и юркнули в тень паровоза. «Дежавю», – подумал я, когда оказался возле металлической двери, а Коваль, пригнувшись, спрятался за выступ лестницы.