— Да, я не хочу пустить Варвара в Грецию, тогда он окажется слишком близко от Аттики. Соседние с нами Фивы замышляют предательство. Мы окажемся лицом к лицу с персами — один на один, если Фермопилы не удастся отстоять. Фермопилы должны стать нашим следующим пунктом обороны.

— Только оборонять его будет уже некому. Наш закон, как ты знаешь, запрещает нам отступать. Если мы останемся здесь, значит, все должны будут погибнуть. Нет, я и все спартанцы готовы сложить головы за отечество, но я не хочу положить цвет нашего юношества бессмысленно, оставив Спарту без защиты. Здесь находятся основные наши силы. Мы не можем ими рисковать.

Оба эфора, которые сопровождали войско, выразили полное согласие со словами Евенета. Леонид хранил пока молчание, но он тоже склонялся к мнению соотечественника. Он обратился к Мегистию:

— Скажи нам, мудрый прорицатель, как лучше нам поступить? Что говорят боги?

— Они молчат, господин, — ответил тот, — но жертвы были неблагоприятны. Нам грозит предательство. Именно предательство погубит нас.

— А что скажешь ты, поэт Симонид?

Все повернулись к поэту и, затаив дыхание, приготовились слушать.

Симонида пригласил на совет Фемистокл, который хотел, чтобы поэт присутствовал при всех его деяниях. Но и другие полководцы, и в их числе Леонид, считали его присутствие на совете оправданным. Практический ум и неожиданность решений кеосского поэта вызывали всеобщее восхищение. Его слова передавались из уст в уста по всей Элладе. Среди людей ходило множество историй и анекдотов, связанных с его поступками и остроумными высказываниями. Его мудрость превозносили иногда до небес. Находились даже такие, кто утверждал, будто Симонид смог бы при желании примирить персов с греками, и войны бы вовсе не было.

Среди воцарившейся тишины поэт встал и сказал:

— Достойные и славные мужи-полководцы. Вы почтили меня, пригласив на ваше высокое собрание, но поставили в трудное положение. Как могу я, ничего не понимающий в военном искусстве, высказывать своё мнение среди многоопытных знатоков? Но уж если вы решили предоставить мне слово, я выскажу своё мнение. Все знают, что я был другом фессалийских Скопадов и Алевадов. Но теперь я расцениваю их поведение как предательство интересов эллинов. Я говорю об этом прямо. Я считаю, что вы подвергаете себя смертельному риску, оставаясь здесь, обрекая на бессмысленную гибель цвет нашего юношества.

При этих словах Фемистокл метнул на поэта грозный взгляд. Его задачей было настоять на том, чтобы объединённые силы греков любой ценой защищали Олимпийский проход, не допустив персов в Элладу. Он пригласил Симонида в лагерь, рассчитывая, что тот будет отстаивать его точку зрения. Зная о его дружбе с фессалийскими деспотами, он был уверен, что тот начнёт защищать и выгораживать их. Симонид заметил его взгляд.

— Нам всем надо осознать, наконец, что мы, эллины, — единый народ, одна цивилизация. Нас объединяет один язык, одни боги, один образ жизни. Мы не можем позволить погибнуть эллинской свободе и самобытности и должны сделать всё, чтобы противостоять врагу. Но действовать надо согласованно. Только объединёнными силами мы можем противостоять варварскому миру. Нельзя позволить, чтобы интересы отдельного полиса ставились выше общего дела. Сегодня не место личным амбициям, мелкому эгоизму. Сегодня решается судьба Эллады. Я призываю вас быть мудрыми и помнить о всей тяжести ответственности, которая ложится на ваши плечи.

Симонид замолчал, и все вдруг почувствовали особую торжественность и серьёзность момента.

Только теперь все присутствующие на совете вожди отчётливо осознали, что происходит нечто такое, что находится за пределами обычных человеческих эмоций и расчётов. Вопрос был даже не в том, быть эллинам свободными или подчиниться персидскому царю. Дело шло об их цивилизации как особой уникальной системе ценностей — эстетических, этических, культурных. Лица у всех стали как-то особенно печальными и задумчивыми. Даже Фемистокл был под впечатлением слов поэта.

Наступила очередь Леонида.

— Фессалийцы нас предали, это ясно. Обстоятельства складываются так, что мы не можем оставаться здесь, — твёрдым голосом произнёс он. — У нас ещё есть время для организации всеэллинского союза для отпора врагам. Мы имеем времени примерно месяц, но не больше. Отправимся же спешно в свои города и, посоветовавшись с гражданами, встретимся снова на Истме для принятия окончательного решения.

Раздосадованный Фемистокл прикусил губу, он понял, что проиграл, и виновником своего поражения был склонен считать Симонида, поклявшись в глубине души, что непременно отомстит поэту.

Эфоры встретили речь Леонида тяжёлым молчанием. Оно длилось очень долго, пока, наконец, слово не взял один из тех, кто присутствовал вместе с Леонидом и на совещании в Темпейской долине, и на истмийской встрече.

— Я могу засвидетельствовать, что действия Леонида были во всём правильными. Не его вина, что немногие государства откликнулись на зов, фессалийцы и беотийцы предали нас, аргоссцы набрали в рот воды. В этих условиях он добился максимального успеха. Нам удалось объединить хотя бы небольшую часть городов вокруг себя, скрепив договор клятвой. Наши спартанские вожди возглавят общее дело борьбы с Варваром.

Эфоры по-прежнему хранили молчание. Не потому, что они были недовольны, а потому, что предстояло принять важные решения, от которых зависело будущее не только Спарты, но всей Эллады.

— Нам нужно сейчас решить три основных вопроса, — наконец произнёс старший из эфоров. — Кто возглавит силы спартанцев, сколько людей мы можем послать и, наконец, где лучше встретить персов?

При этих словах присутствующий на совете Левтихид оживился и поднял голову. Ему очень хотелось возглавить поход вместо Леонида.

— Что касается первого, то здесь всё ясно, Леонид начал это дело, его избрали эллины в Коринфе как главного стратега, не годится нам вносить теперь смуту, переменяя полководца. К тому же Леонида любит народ, и он полководец, соединяющий в себе отвагу и хладнокровие.

Все члены совета единодушно одобрили это мнение. Левтихид съёжился и опустил голову. После истории с разоблачением подкупа пифии он хоть и оставался царём, но лишь формально, все относились к нему с нескрываемым презрением, граждане даже не желали уступать ему дорогу, как обычай предписывал чтить царя, эфоры не принимали его мнения в расчёт и вообще редко им интересовались. Как бы он хотел искупить свою вину, совершив подвиг, погибнув героической смертью!

— Решено, — сказал эфор, — войско возглавит Леонид.

— Я считаю, что должен сопровождать Леонида, — не вытерпел Левтихид. — Ему понадобится помощь.

— Это было бы против наших правил, — отрезал эфор, — два царя в походе — соблазн для войска. Леонид поедет один.

Левтихид бессильно опустился на своё место, он весь обмяк и потускнел.