— Что происходит? — спросила она, поворачиваясь к Корнелии.

Тетя Ида сделала шаг назад и сказала громким голосом, надеясь, что ее слова долетят на второй этаж и достигнут ушей Сэмюэля:

— Понимаешь, Марта, они думают, что мы ПРЯЧЕМ ТРОЛЛЯ. Дело в том, что челофека, который ПРЯЧЕТ ТРОЛЛЯ, могут посадить в тюрьму.

Корнелия играла прядями своих длинных светлых волос, изучая их кончики, и вела себя как ни в чем не бывало.

— Я думаю, твои тетя с дядей подвергали нас опасности, — сказала она, пока тетя Ида и дядя Хенрик продолжали разговаривать с мужчинами.

Марта затрясла головой, отбрасывая от себя слова Корнелии, словно это были капли дождя.

— Они бы никогда этого не сделали.

Корнелия перестала изучать свои волосы.

— Ну, — прошептала она, — очевидно, тролль здесь… в доме.

— Что? Кто им это сказал?

Корнелия пожала плечами и сделала невинные глаза.

— Понятия не имею. А что? Ты знала, что здесь есть тролль?

— Нет, — ответила Марта. — Нет… здесь нет тро…

И тут она все поняла.

— Это ты.

Корнелия сделала вид, что ее сейчас стошнит.

— Я? Я не тролль, уж извините.

— Нет, это была ты, не так ли? Ты сказала им.

Взгляд Корнелии стал жестким.

— Так значит, тут есть тролль.

— Я думала, мы друзья.

Корнелия нахмурилась, словно Марта была исторической датой, которую она пыталась запомнить.

— Друзья? Правда? Но с чего же мне дружить с тобой? Это со мной обычно все хотят дружить. А ты… я хочу сказать, посмотри на себя. Ты такая… обычная. И ты живешь здесь, с твоей странной тетей и дядей и твоим жалким братом. Что у нас общего?

— Сэмюэль был прав насчет тебя, — сказала Марта.

— Что ж, это хорошо. Потому что, когда твоих тетю с дядей посадят в тюрьму, у тебя не останется никого, кроме него. А ты знаешь, что в Норвегии братьям и сестрам очень редко разрешают жить в одном и том же детском доме?

Марта поверить не могла, что девочка, которую она всего минуту назад считала своей лучшей подругой, оказалась такой жестокой. На этот раз ей было абсолютно нечего сказать.

— О, посмотри, — сказала Корнелия, указывая на взрослых, которые выходили из комнаты, направляясь наверх. — Это старый норвежский обычай — охота на троллей.

Марта в ужасе смотрела на то, как тетя Ида и дядя Хенрик беспомощно идут за папой Корнелии и начальником полиции. «О нет, — подумала она. — Я снова это сделала. Я снова все испортила». Но тут, ровно в эту секунду, у нее появилась идея. И эта идея была хорошая.

Сэмюэль наверху услышал предупреждение тети, когда она отвечала Марте.

«Понимаешь, Марта, они думают, что мы ПРЯЧЕМ ТРОЛЛЯ. Дело в том, что челофека, который ПРЯЧЕТ ТРОЛЛЯ, могут посадить в тюрьму».

Как только эти слова долетели до него, он кинулся обратно в спальню.

— Тролль-сын, — зашептал он. — Тролль-сын, выходи, выходи скорее. Нужно тебя спрятать. Где-нибудь… в лучшем месте. Они смотрят повсюду.

Тролль-сын медленно выполз на локтях.

— Давай, глупый тролль. Быстрее.

Сэмюэль отчаянно огляделся вокруг. Гардероб? Нет, два раза подряд это не сработает. Окно? Нет. Оно слишком маленькое.

— Быстро, на чердак, — приказал он.

В глазах Тролль-сына появился ужас: он помнил, как ужасно там было в прошлый раз.

— Просто иди за мной. Живо. И не шуми.

Он провел тролля через лестничную площадку по направлению к лесенке, которая поднималась к маленькой деревянной дверце в потолке. Сэмюэль вскарабкался по ней первым и поманил за собой Тролль-сына. Когда Сэмюэль открыл защелку и распахнул дверцу, он услышал шаги, поднимавшиеся по лестнице.

Оказавшись на чердаке, он помог Тролль-сыну пролезть внутрь и быстро захлопнул дверь. Он оглядел комнатку, полную обрамленных фотографий дяди Хенрика времен его занятий лыжами. Он увидел старые лыжи дяди Хенрика, чайные коробки, набитые книгами, и одежду, которую его дядя не носил с тех пор, как пропал в лесу.

На чердаке было довольно темно, то есть достаточно темно, чтобы обеспечить надежное укрытие Тролль-сыну. Единственным источником слабого света было маленькое оконце, затянутое пылью и паутиной. Сэмюэль, не раздумывая, бросился к нему и попытался открыть. Но это было не так просто. Длинная металлическая защелка застряла.

— Что ты делаешь, Сэмюэль Блинк?

Но у Сэмюэля не было времени отвечать Тролль-сыну. Он знал, что прямо сейчас они обыскивают второй этаж и в любую секунду могут начать взбираться по лесенке на чердак. А он ни за что на свете не собирался позволить тете Иде и дяде Хенрику сесть в тюрьму из-за дурацкого тролля. Сэмюэль уже потерял родителей и не хотел снова оставаться один.

Он схватил одну из старых лыж дяди Хенрика и просунул ее под защелку.

— Помоги мне, — сказал он Тролль-сыну. — Нажми вот на это. Ну же! Давай!

Тролль-сын подчинился и начал помогать Сэмюэлю, изо всех сил нажимая на пыльную старую лыжу.

Наконец окно распахнулось. Сэмюэль отбросил лыжу и поманил Тролль-сына.

— Давай, — сказал он. — Вылезай на крышу. С тобой все будет в порядке — она не слишком крутая. Ты сможешь лечь на черепицу. Давай.

Тролль-сын не двинулся с места.

— Чего ты ждешь? Если тебя поймают, они, скорее всего… убьют тебя или что-то в этом духе. Давай.

Тролль-сын по-прежнему не двигался.

— Сэмюэль Блинк на крыше, — тихо сказал он. — Тролль-сын на крыше.

«Что такое с этим троллем?» — подумал Сэмюэль. Он не мог съесть хлебец или выпить апельсиновый сок без того, чтобы этого сначала не сделал Сэмюэль. Это было нормально, когда речь шла о том, чтобы съесть хлеб или выпить сок, но лезть на крышу? Сэмюэль выглянул из окна. Крыша неожиданно показалась ему немного более крутой, чем раньше.

— Нет, — сказал он. — Я должен остаться внутри. Если меня не будет в доме, это вызовет у них подозрения. Мы не можем оба спрятаться.

Тролль-сын кивнул, но по-прежнему выглядел напуганным.

— Сэмюэль Блинк на крыше, Тролль-сын на крыше.

— Почему? Что такое с тобой? Разве ты не видишь, что это все по твоей вине?

Тролль-сын оцепенел от страха. Как мы уже знаем, он, как и все тролли, безумно боялся высоты. (Отсюда — популярная фольклорная песенка «Нет большего страха, чем большая высота».) Главным исключением, конечно, был Улучшитель, который — мы не должны об этом забывать — все годы, пока формировалась его личность, провел в полной уверенности, что он человек.