— Мы не даем справок посторонним лицам.

— Мы не посторонние, — влезла я, — у вас лежит мой родственник.

Кирилл бросил на меня быстрый взгляд, но смолчал.

— Вы хотите навестить его? — не поняла женщина.

— Да.

— Как его фамилия.

— Я точно не знаю, — не стала я врать, — возможно, Корнилов.

— Поймите, — влез Кирилл, заметив, что женщина снова нахмурилась, — эта девушка долгое время не знала о его существовании. Ее бабушка и отец оплачивали лечение и пребывание этого человека в вашей клинике, держа в тайне от родных. Сейчас они оба погибли…

— И я нашла в бумагах квитанции об оплате, — подхватила я, — это навело меня на разные мысли, которые я и хочу проверить. Если этот человек мой родственник, я имею право знать. К тому же ему может понадобиться моя помощь.

Немного подумав, женщина все-таки сказала:

— Еще раз скажите фамилию.

— Корнилов. Оплаты проходили от этой же фамилии.

Вернувшись к компьютеру, Марина Евгеньевна что-то в нем посмотрела и заявила:

— Действительно, у нас есть пациент, лечение которого оплачивали по этой фамилии. Но его данные другие.

— Мы можем узнать их?

Женщина бросила на меня нерешительный взгляд.

— Это конфиденциальная информация, мы можем доверить ее только близким родственникам или опекунам.

— Кем был Корнилов?

— Я не имею права разглашать данную информацию.

— Послушайте, — вмешался Кирилл, — я понимаю, что вы руководствуетесь моральной этикой, но постарайтесь понять девушку. Она узнает, что у нее, возможно, есть больной родственник, у которого больше никого не осталось. Человек лежит в клинике для душевно больных, что уже говорит о том, что у него не все в порядке. Ему нужна помощь, как моральная, так и материальная. Мы не хотим ничего большего, кроме того, чтобы узнать, кто он.

— Я могу показать паспорт, — продолжила я, — и квитанции об оплате.

Марина Евгеньевна некоторое время смотрела на нас в задумчивости, потом вздохнула.

— Хорошо, я постараюсь помочь вам. Но поймите, я сама знаю немного. Я работаю в этой клинике только четыре года, а интересующий вас пациент лежит тут почти с самого ее открытия.

— Кто он? — вкрадчиво спросил Кирилл.

— Миланский. Степан Михайлович, тридцать девять лет. Наблюдается в клинике с трех с половиной лет. Поступил в нее через полгода после открытия. Диагноз: аутизм.

— Кто его сюда устроил? — спросила я.

— Отец. Корнилов Михаил Константинович.

Я до того растерялась, что не знала, что сказать.

— Вы уверены, что он его отец? — взял на себя слово Кирилл.

— Да, так указано в компьютере, прилагаются отсканированные документы, это подтверждающие. Потом, как я понимаю, Корнилов умер, и опекунство получила некая Корнилова Екатерина Ильинична.

— Если я не ошибаюсь, она сделала большой взнос?

— Если смотреть по оплатам, мы видим, что сначала она регулярно оплачивала стоимость лечения, то есть раз в год вносила сумму за следующий. Потом сделала крупный взнос в качестве предоплаты за следующие годы. Его хватило в общей сложности на пять лет. После этого оплата пошла за счет другого лица.

Мы с Кириллом быстро переглянулись.

— Кого?

— Тоже Корнилов. На этот раз Игорь Михайлович. Он же оформил опекунство над Миланским около семи лет назад и внес крупную сумму на счет.

— На сколько ее еще хватит?

— Это год оплачен, плюс следующий.

Мы снова переглянулись с Кириллом, я пыталась понять, что за чертовщина происходит. У папы был еще один ребенок? Если судить по возрасту, появился он до знакомства с мамой, значит, ребенок не ее. Но тогда откуда он взялся?

— Мы можем встретиться со Степаном? — задал вопрос Кирилл.

— Обычно с пациентами можно видеться только родным. Но я сделаю вам исключение, раз уж сложилась такая ситуация.

Мы поднялись и направились к выходу, когда Марина Евгеньевна спросила:

— А Корнилов Игорь Михайлович?..

— Он тоже погиб, — быстро ответила я, — автомобильная авария.

— Ясно, — кивнула она, — что ж, пройдемте.

Мы прошли на первый этаж, женщина ненадолго покинула нас, вернувшись с молодым коренастым парнем в белом костюме.

— Это медбрат Александр, он проводит вас.

— Спасибо вам еще раз, — сказала я, и мы покинули здание.

— Родственники? — спросил Александр, расслабленно шествуя по дорожке в глубь сада.

— Вроде того, — ответила я.

— До этого общались?

— Нет.

— Тогда несколько замечаний. Как понимаете, это не обычные люди. Воспринимают и реагируют на окружающую действительность они несколько иначе. Но это не значит, что они ничего не понимают и не чувствуют. Вести себя надо спокойно, доброжелательно, голос не повышайте, не пугайте, иначе реакция может быть непредсказуемой. Как фамилия?

— Миланский.

— Этот тихий. Все чему-то улыбается, разглядывает природу, вещи вокруг, ведет дневник. Очень хорошо рисует. Довольно мирный персонаж.

— Персонаж чего? — не выдержала я.

— Дурдома, — безмятежно ответил Александр, отворяя дверь в большое здание. Мы оказались в просторном фойе, он уверенно повел нас к лифту. Вскоре мы прошли по светлому коридору к одной из дверей.

— Они как раз вернулись с завтрака. Если не возражаете, я зайду с вами. Для контроля.

Я не стала уточнять, кого Александр собирается контролировать — нас или Степана, потому что очень хотела попасть за дверь. Через мгновенье мне это удалось, и перед глазами оказалась просторная комната, совершенно не похожая на больничную палату.

Казалось, что мы просто зашли в чью-то комнату в доме. Самая обычная кровать, заправленная покрывалом, шкаф, письменный стол, в углу мольберт, скрученные в рулон листы на столике, краски. Над письменным столом полки с тетрадями и книгами. На подоконнике магнитофон, а возле него спиной к нам стоял мужчина.

— Степан, — позвал его Александр, тот медленно повернулся, я чуть не вскрикнула: мужчина очень походил на отца, именно такого, каким я его запомнила, такого, каким он был запечатлен на последних фотографиях. Через пару мгновений стало понятно, что я дала маху: у мужчины был совсем другой взгляд, глаза смотрели мягко и немного удивленно. На губах блуждала едва заметная улыбка, словно кто-то слегка подтянул вверх уголки губ и так зафиксировал.

— Степан, к тебе приехали гости.