Джонатан вернул свою трубку в настенный держатель, Анна у себя в мастерской положила трубку на рычаги. Достав мобильный телефон, она подошла к окну, чтобы без промедления набрать номер в Кембридже. Через четверть часа она выбежала из дому.

Стюардесса раздавала пассажирам въездные анкеты.

— Не хотите, чтобы Джонатан сел к вам в фургон? — спросил Питер Клару.

— Я была готова ждать десять лет. Попытаюсь потерпеть несколько часов в гостиничном номере. Мне стыдно моего вида.

— Благодаря полицейскому сопровождению дорога до города заняла всего двадцать минут. Когда последняя из картин была надёжно заперта в сейф, Клара прыгнула в такси и поехала в отель. Питер тоже взял такси, чтобы отвезти домой чемодан и забрать свой старый «ягуар». По его просьбе Дженкинс организовал доставку автомобиля из аэропорта в гараж жилого комплекса.

По пути он позвонил переводчику, корпевшему над тетрадкой Владимира. Тот посвятил рукописи ночь и следующий день и уже переслал по электронной почте первую часть расшифрованного текста. Для оставшейся части, изобиловавшей химическими формулами, следовало найти другого знатока. Питер искренне поблагодарил своего русского друга. Такси доставило его домой. Он бегом пересёк вестибюль и, не заботясь о возможном осуждении со стороны привратника, проявлял в кабине лифта явные признаки нетерпения. В своей квартире он первым делом включил компьютер и распечатал на принтере переведённый текст.

Спустя десять минут Питер уже ехал вниз. Он только и успел, что принять душ и надеть свежую рубашку. На пороге его караулил Дженкинс с раскрытым зонтом: не дай Бог, драгоценного жильца намочит мелкий дождик!

— Я велел подать ваш автомобиль, — доложил Дженкинс, осуждающе глядя на сплошные тучи в небе.

— Мерзкая погода, не правда ли? — отозвался Питер.

Из жерла подземной стоянки глянули большие круглые фары «ягуара». Питер направился к своей машине, но на полпути развернулся, подбежал к Дженкинсу и порывисто его обнял.

— Вы женаты, Дженкинс?

— Нет, сэр, увы, холост, — ответил привратник.

По дороге Питер позвонил Джонатану и, нагнувшись к микрофону в приборной доске, крикнул:

— Я точно знаю, что ты дома! Ты даже не представляешь, как меня бесит это твоё процеживание звонков! Чем бы ты сейчас ни занимался, учти, у тебя остаётся десять минут, я сейчас буду!

* * *

Машина притормозила у тротуара. Джонатан сел, Питер тут же тронулся с места.

— Хочу, чтобы ты все мне выложил! — сказал Джонатан.

Питер рассказал о своём невероятном ночном открытии. Владимир прибег к лаку, преодолеть который мог только определённый спектр света, падающего на холст под прямым углом. Воспроизвести условия, позволяющие наблюдать это явление, будет непросто, но благодаря компьютерам ничего невозможного нет…

— В лице действительно есть сходство с Кларой? — спросил Джонатан.

— Поверь мне, это не сходство, а тождество!

Джонатан высказал сомнение, что Питер действительно надеется показать ему то, что повезло увидеть прошлой ночью ему самому, но друг заверил его, что так и будет. Химики обязательно расшифруют формулы художника, и картина рано или поздно приобретёт свой первоначальный вид.

— Думаешь, Рацкин хотел этого? У него наверняка были причины скрыть свою подпись.

— Были, и очень весомые, — подтвердил Питер. — Вот расшифрованный текст его дневника. Тебе будет интересно!

Питер взял бумаги с заднего сиденья и отдал другу. Переводчик приложил к переводу копию оригинала. Джонатан благоговейно провёл пальцем по листу с мелким почерком Владимира и приступил к чтению.

«Клара, после смерти твоей матери жизнь наша была нелёгкой. Помню наше с тобой бегство, когда мы пересекали пешком бескрайние равнины России. Я нёс тебя на плечах, мне достаточно было чувствовать, как твои ручонки цепляются за мои волосы, чтобы не отчаиваться. Я думал, что, перебравшись в Англию, мы спасёмся, но в Лондоне нас подстерегала нищета. Я рисовал на улице прохожих, оставляя тебя на день кормилицам. В оплату за свои услуги они забирали мой скудный заработок за редкие проданные рисунки. Когда появился сэр Эдвард, я принял его за нашего спасителя. Простишь ли ты мне когда-нибудь мою наивность, из-за которой с первых же дней жизни здесь мы оказались разлучены? Балуя тебя, как свою родную дочь, он завоёвывал моё доверие и одновременно его предавал. Тебе было всего три года, когда он оторвал меня от тебя. Со мной навсегда остался детский запах последнего поцелуя, который ты запечатлела тогда, давным-давно, на моём лбу. Я всё сильнее заболевал, и Ленгтон, пользуясь моей слабостью, переселил меня в конуру, где я это пишу. Вот уже шесть лет я не выхожу из этой кельи, шесть лет не могу тебя обнять, увидеть свет в твоих глазах. В них горит огонь, живший в душе твоей матери.

В обмен на мои картины Ленгтон занимается тобой, кормит тебя и воспитывает. Меня часто навещает кучер, он рассказывает мне о тебе.

Иногда мы с ним даже смеёмся: он живописует твои подвиги, говорит, что ты смышлёнее родной дочери Ленгтона. Когда ты играешь во дворе, он помогает мне добраться до чердачного окошка. Отсюда я слышу твой голос, и пусть у меня чудовищно болят кости, это — единственная моя возможность полюбоваться, как ты растёшь. Тень старика, которую ты иногда замечаешь под крышей и которой так боишься, — это твой настоящий отец. Покидая меня, кучер горбится, придавленный грузом молчания и стыда. С тех пор как издохла его лошадь, он пал духом. Я написал для него картину, но Ленгтон её отнял.

Клара, я совсем обессилел. Мой друг кучер передал мне поразивший его разговор. Пристрастие Ленгтона к игре повлекло серьёзные денежные трудности, и жена вытянула из него, что после моей смерти мои картины подорожают и спасут их от разорения. Вот уже несколько дней моё нутро раздирает боль, и я боюсь, что он не удержался и поддался на страшный соблазн… Девочка моя, если бы не ты, если бы не моя отрада — твой смех, доносящийся до моего слуха, — то я, честно говоря, встретил бы смерть как избавление от страданий. Но я не могу уйти в другой мир со спокойной душой, не постаравшись оставить тебе неповторимый подарок в память обо мне.

Это моя последняя картина, мой шедевр, ведь я пишу тебя, дитя моё. Тебе всего девять лет, но чертами ты уже повторяешь свою мать. Чтобы Ленгтон не отнял у тебя эту картину, я скрыл твоё лицо и замаскировал свою подпись при помощи лака, состав которого известен только мне.

Как видишь, годы, которые я протомился в Санкт-Петербурге на скамье химического факультета, все же пошли мне на пользу. Кучер поклялся, что в день твоего шестнадцатилетия передаст тебе эту тетрадь. Он отвезёт тебя к русским друзьям, они все тебе переведут. Тебе достаточно будет воспроизвести формулу, которую я записываю на следующих страницах, — и ты узнаешь, как удалить нанесённый мною лак. Предъявив эту картину, ты докажешь при помощи этой тетради, что автор картины — я. Это моё единственное завещание, доченька, но ты получаешь это наследство от отца, который, находясь одновременно так близко и так далеко от тебя, ни на мгновение не переставал тебя любить. Говорят, искреннее чувство бессмертно. Даже после смерти я не перестану тебя любить.