— С утра Северная наружная зона подверглась бомбардировке, — вещал ведущий. Группы пострадавших отправились мстить. Итог: шесть десятков мстителей и в два раза больше банкотрупов разнесены снарядами.

Последнее.

В тот же день в центре делового квартала на улочке, перпендикулярной Майкрософт-авеню, около 17:40 был взорван туманоскреб. В этом месте случилось событие, которое поспешил снять на трейсер один прохожий.

На экране возник зернистый кадр, шаткий и забитый пылью.

Засветка.

Дыра в тумане, сквозь которую несколько минут светило солнце.

После этого чуда появился убогий пиарщик Профилактики антигражданских действий. Темно-синий костюм с галстуком на фоне деревянных панелей с гербами. Он разводил руками, оправдывал комендантский час. Все тот же старый припев, базовая доктрина «Светлого мира». Ограничение жизни для ее сохранения. Избитые слова смолкли, когда раздалось щелканье пуль. Буки расстрелял экран. Телевизор опрокинулся и рухнул в камин. По проводам пробежало что-то вроде судороги. Несколько голубоватых язычков пламени вспыхнули и угасли как спазмы.

Буки повернулся к Сиду и спросил, что ему надо. Сид ответил, что ему нужна запирающаяся надежная комната, тишина и время.

Он прочел книгу, сидя на раскладушке в комнате отца Буки, наглухо ушедшего в себя. Глаза — как два ночника, горящие в дырках восковой маски, венчающей крупное тело, так и не добитое до конца ни питанием чем бог пошлет, ни сидячей жизнью, — ветхая коричневая кожа, глядеть на которую было так же страшно, как на пульсирующий родничок новорожденного. Распахнутые окна выходили на авеню Z с ее подъездами, полными привидений, и редкой автомобильной жизнью задворков мира. А дальше — гул моторов грузовиков, шарканье громадных колес по асфальту и вдали — темное, лишенное горизонта небо.

Он читал под взглядом отца. Закончил около часу ночи, и тогда на него снизошло какое-то озарение.

Он встал и пошел к окнам. С комком в горле взглянул на мир, и тут гнев, ненависть, жажда мести, кипевшие в нем, пока он читал, исчезли и разрешились одной-единственной мечтой.

Он хотел видеть собственными глазами.

Он хотел видеть рассвет, встающий над морем.

Лимузин на авеню Z.

Новенький лимузин, сгусток сверкающей силы в царстве разрухи и секонд-хенда. Луч фар высветил реальный состав воздуха, пыль и грязь, попутно зацепив дряхлых тружеников, застывших студнем на ступеньках подъездов. Сид сел на заднее сиденье, где тонированные стекла укрывали его от взгляда патрулей.

Анна Вольман сняла трубку после первого же звонка. Сид пробубнил что-то вроде «надо встретиться по одному делу». Анне Вольман было смертельно скучно. Предлоги Сида ее совершенно не интересовали. Надо встретиться — вот и отлично. Она сама предложила прислать шофера немедленно.

Сид распрощался с Буки. Буки сидел в монтажной. Просматривал материалы ближайшей серии «Субтекса» и пил воду. Сид спросил у него, что это он сидит в одиночестве. Буки ответил, что все пошли на Праздник на колесах.

— Но сейчас комендантский час, — удивился Сид.

— Но сейчас комендантский час, — подытожил Буки.

Сид подавил второй наивный вопрос, вертевшийся на языке. Никакого Праздника на колесах не существовало в природе. Буки это знал. Остальные наверняка тоже.

Сид пошел ждать на улице. Он простоял четверть часа на авеню Z, прокручивая в голове полученный урок. Борясь с внутренней агрессией, которую книга разбередила сильнее прежнего и с которой, как знал Сид, в какой-то момент придется считаться.

Он испытывал странное ощущение, чем-то близкое оргазму: громадное радостное отчаяние. Или такую радость, которая высвобождается только тогда, когда на другую чашу весов упадет ровно столько же страданий. Он знал, и это знание давало ему власть над Городом. Он держал Город в руках, потому что знал о его постыдной болезни и был отныне редчайшим экспертом по ней, — во всяком случае, единственным, кто мог претендовать на относительную невиновность.

Шофер решил выехать по авеню Z на окружную. Цитадель Звезд располагалась строго на противоположном от Субтекса конце, на самом верху, у западной окраины. Сорок минут пути, может, меньше из-за комендантского часа, сделавшего Город скоростной трассой для людей с особыми правами.

Реклама I&N вторглась в его размышления перед съездом с окружной в сторону Цитадели. Он велел шоферу остановиться. Шофер резко затормозил. Сид вышел из машины и залез на крышу. Галогенный светильник служил подпоркой для рекламного стенда, заливая потоком желтоватого свечения нереальное лицо Анны Вольман. Она сидела на первом плане, наклонив голову вперед, полуприкрыв глаза, где читалась даже какая-то обида, сжав губы. Она рвала ветку амаранта. Руки были от другой актрисы, в ней самой не было ничего настоящего, лицо восковое, тело цифровое. Как будто она так и родилась на глянцевой бумаге.

За ней вились километры скалистых утесов, вытягивая перспективу до бесконечности. В точке, где перспектива чудесным образом все же сходилась, белела равнина, встречая бледное солнце и морскую пену. Сид полоснул бритвой. Афиша загнулась по неровной наклейке. Из-за щита послышались выстрелы, тут же возмущенным лаем откликнулись десятки псов. Сид оторвал, что осталось, руками, оставив нижнюю левую половину Анны Вольман на щите.

Служебный вход в левом крыле, в обход толпы. (У стен Цитадели Звезд всегда дежурила толпа. Ее невозможно было разогнать. Ее невозможно было усмирить. У стен Цитадели Звезд всегда стояла толпа и умоляла впустить в единственное известное ей место пребывания артистов. Но иллюзия не выдержала бы очной ставки. Так что толпу в ворота не пускали.)

Квадратный двор и пятьдесят лимузинов, припаркованных встык, таких же черных, блестящих и строго одинаковых, как цепочка черных тараканов. Сид тут бывал не раз. Он позаимствовал фонарик у шофера и вошел самостоятельно в лабиринт Цитадели. В галереях царила почти полная темнота — не только в силу лимита электроэнергии, а потому, что так требовали звезды. Большинство стен было увешено зеркалами — снимать их было запрещено, потому что Цитадель считалась памятником, и звезды имели там только право временного проживания. Звезды спали мало, по ночам бродили по бесконечным коридорам, и внезапное предательское отражение беспристрастного зеркала было им невыносимо. Под аркадами, соединявшими левое крыло с главным корпусом, Сид встретил Лею Шуллер, сестру-близнеца Лилы Шуллер, убитой фанатом в начале 20-х годов. Громкое и нераскрытое преступление века. Проходя мимо, он и не подумал опустить фонарик. Луч света коснулся обезображенного старостью лица звезды — та поспешно отпрянула назад, как будто ожегшись. И тогда Сид вспомнил, как в конторе называли это место, когда весь этот спесивый бред вставал поперек горла: лепрозорий.

Он нашел Анну на парадном балконе. В апартаментах телефон не отвечал. Консьерж без всяких уламываний отыскал ее по просьбе героя из Профилактики самоубийств.