– Ярослав?

– Да. – нетерпеливо. – Кто это?

– Голубой жучок.

От слов открывается тишина, словно рана от ножа. Нет даже шума помех. По сравнению со связью во время разговора с Лазло линия кристально чистая. Я слышу шок на другом конце линии.

– Кто это? – голос совершенно изменился. Затвердел, как разбрызганный вечный бетон. – Включи видео. Хочу видеть лицо.

– Это не поможет. Мое новое лицо тебе вряд ли знакомо.

– Я тебя знаю?

– Просто скажем, ты в меня не верил, когда я отправился на Латимер, и я целиком оправдал твое неверие.

– Ты! Ты вернулся на Харлан?

– Нет, с орбиты, блин, звоню. А ты как думаешь?

Долгая пауза. Дыхание на линии. Я с рефлекторной осторожностью оглядываю верфь Комптё.

– Что надо?

– Ты знаешь, что надо.

Снова колебания.

– Ее здесь нет.

– Ну да, конечно. Зови.

– Я серьезно. Она исчезла, – говорит с заминкой – этому можно поверить. – Когда ты вернулся?

– Довольно давно. Куда она делась?

– Я не знаю. Если предположить… – его голос затих со вдохом через вялые губы. Я бросаю взгляд на часы из бункера в Нечистой. Они триста лет показывали точное время, безразличные к отсутствию людей. После многих лет жизни с чипом времени часы кажутся странными, немного архаичными.

– Предполагай. Это важно.

– Ты никому не говорил, что вернулся. Мы думали…

– Да, не люблю вечеринки по случаю возвращения. Теперь предполагай. Куда она ушла?

Я слышал, как он поджал губы.

– Поищи на Вчире.

– Пляж Вчира? Да брось.

– Хочешь верь, хочешь нет. Больше мне сказать нечего.

– После стольких лет? Я думал…

– Да, я тоже думал. Но когда она ушла, я пытался… – он замолчал. Сглотнул со щелчком в горле. – У нас все еще были общие счета. Она оплатила переезд в жестком классе на юг, на Кошут, на скоростном торговом судне, купила там себе новую оболочку. Серферскую. Вычистила ради нее весь счет. Прожгла все деньги. Она – я знаю, она там с гребаным…

Он захлебнулся. Густое молчание. Какие-то жалкие остатки приличий вынуждают меня поморщиться. Говорю мягче.

– Значит, думаешь, Бразилия еще там, а?

– А что меняется на Пляже Вчира? – горько спрашивает он.

– Ладно, Ярош. Это все. Спасибо. – Сам поднял бровь при собственных словах. – Не переживай там сильно, а.

Он хмыкает. Как только я собираюсь отключиться, он прочищает горло и начинает говорить:

– Слушай, если увидишь ее. Передай…

Я жду.

– А, ну нахер, – и вешает трубку.

Солнечный свет слабеет.

Подо мной, когда с моря дохнуло ночью, по всей Текитомуре загораются огни. На западном горизонте расселся Хотей, окрашивая оранжевым рябую тропинку на воде по направлению к берегу. Над головой медной и откушенной с краю висела Мариканон. В море густые сумерки уже усеяны бегущими огнями траулеров. До меня слабо доносились звуки порта. ДеКом никогда не спит.

Я бросил взгляд через плечо на археологическую хижину, краем глаза зацепился за марсианскую крепость. Она высилась огромным скелетом на фоне темнеющего неба справа – словно кости давно погибшего зверя. Медно-оранжевый лунный свет падал через отверстия строения и иногда выходил под неожиданными углами. С ночью пришел холодный ветер, на нем слегка качались висящие провода.

Мы их избегаем, потому что не можем найти для них применения в своем мире, но я сомневался, что дело только в этом. Одна археолог рассказывала мне, что человеческие поселения обходят подобные остатки марсианской цивилизации на всех планетах Протектората. «Это инстинкт, – сказала она. – Атавистический страх. Даже археологические городки вымирают, как только заканчиваются раскопки. Никто не остается там по своей воле».

Я смотрел на лабиринт расколотого лунного света и теней крепости и чувствовал, как в меня потихоньку просачивается тот самый атавистический страх. В уходящем свете слишком легко представлялись медленные взмахи широких крыльев и спирали, которые оставляют силуэты рапторов на вечернем небе, существ крупнее и безобразнее, чем что угодно, летавшее и ползавшее по Земле.

Я отбросил мысль с раздражением.

Давай сосредоточимся на реальных проблемах, а, Микки? Как будто тебе их не хватает.

Дверь хижины сложилась, и наружу пролился свет, резко напомнив мне, как уже похолодало.

– Ты зайдешь поужинать? – спросила она.

Передышка в горах мало чем помогала.

В первое утро я спал крепко, но когда наконец вышел из спальни, голова болела и мысли разбегались. «Эйшундо Органикс» явно не рассчитывали свои оболочки на декадентский образ жизни. Сильви поблизости не было, но стол был засыпан всякими продуктами, в основном с открытыми крышками. Я покопался и нашел нетронутую банку кофе, вскрыл и выпил у окна. На задворках разума бегали полузабытые сны, в основном из клеточной памяти, об утоплении. Последствия того, что оболочку передержали в резервуаре, – то же самое у меня было в начале Нечистой. Боестолкновения с миминтами и быстрый темп жизни с Сачками Сильви выдавили их более традиционными сценариями про драки и побеги, а также переиначенной ерундой из моего собственного подсознания.

– Вы проснулись, – сказала Раскопка 301, заблестев на краю зрения.

Я бросил на нее взгляд и поднял кофе.

– В процессе.

– Ваша коллега оставила сообщение. Хотите прослушать?

– Наверное.

– Микки, я прогуляюсь в город, – голос Сильви донесся изо рта конструкта без соответствующей смены изображения. В моем хрупком состоянии спросонья это задело тяжелее, чем я ожидал. Совершенно парадоксальное зрелище, а также нежеланное напоминание о моей главной проблеме. – Окунусь в инфопоток. Хочу проверить, запускается ли уже сеть, может, свяжусь с Орром и остальными. Узнаю, что у них там. Что-нибудь принесу. Конец сообщения.

От внезапного возвращения голоса конструкта я моргнул. Кивнул и отнес кофе к столику. Расчистил место у инфополя от еды и какое-то время размышлял над ней. Раскопка 301 висела над душой.

– Значит, отсюда я могу зайти в Миллспортский университет, да? Порыться в их общем стеке?

– Будет проще, если вы спросите меня, – скромно ответил конструкт.