Продавщица вернулась с целым подносом колец и принялась демонстрировать их, наманикюренными пальцами поднимая одно за другим к свету галогеновой лампочки. Давид предпочел бы что-нибудь в форме сердечка, но здесь такими, скорей всего, не торгуют.

Каждое колечко он пытался представить себе на руке Мари и наверняка выглядел при этом беспомощно и смущенно, потому что продавщица спросила:

– Какие у нее глаза?

– Голубые.

Она взяла с подноса кольцо с синим камешком в простой оправе.

– Сапфир.

– Вы не могли бы его примерить? – попросил Давид.

Она сняла с левой руки кольца и надела сапфир на безымянный палец. Белая рука усталым котенком легла на черный бархат.

– Беру, – сказал Давид. – Сколько оно стоит?

– Превосходный выбор, господин Керн, – промурлыкала продавщица и, слегка сощурив глаза и отодвинув руку подальше, всмотрелась в мелкие циферки на ярлычке. – Не слишком дешево. Три тысячи двести. – Она вопросительно взглянула на него, будто не стала бы удивляться, если бы он не мог позволить себе такую трату.

– О'кей.

– Если размер не подойдет, мы подгоним его бесплатно.

Об этом Давид не подумал.

– Она завтра уезжает.

– Подгонку сделает любой ювелир, за небольшую плату.

Спустя четверть часа Давид вышел из магазина с самым дорогим в своей жизни подарком в великолепнейшей подарочной упаковке.

В гостиницу он поехал на такси, ведь было уже полседьмого. В полвосьмого за ним заедет Карин Колер. Ему предстояли важные чтения, которые будет снимать телевидение. Времени в обрез, а нужно вручить подарок и хоть немного посвятить Мари в историю с агентом, чтобы она не удивилась, если Карин или Джекки заведут об этом разговор.

Когда он вернулся, ключ от номера по-прежнему висел на доске у портье. Мари оставила записку: она приедет прямо на чтения.

Карин Колер сидела в такси рядом с водителем.

– Где Мари? – спросила она, увидев, что Давид один.

– Приедет прямо туда.

– Вот как. – В голосе Карин сквозило разочарование. – Значит, вы не смогли поговорить?

– Нет, а что?

– Да так.

Такси лавировало в вечернем потоке автомобилей, они молчали. Давид старался обуздать нервозность. Он ошибался: с появлением настоящего автора нервозность не исчезла. Хотя можно было не опасаться, что его разоблачат посреди выступления, страх все равно был тут как тут. Как фантомная боль в ампутированной ноге.

К маленькому театру, где состоятся чтения, они подъехали с десятиминутным опозданием. У входа Давида ждала взволнованная ассистентка, которая отвела его в гримерную. На экране шли чтения какой-то немолодой писательницы.

– После нее ваша очередь, – сказала ассистентка.

Страх тотчас вернулся.

Читал он запинаясь. Впервые любовное письмо. Для Мари. В надежде, что она не опоздала.

Лила, любимая!

Я сижу у себя в мансарде и, куда ни гляну, всюду вижу тебя. Вижу, как ты гасишь свет. Как задергиваешь шторы. Как включаешь лампу на ночном столике. Ищешь радиостанцию. Распускаешь волосы. Садишься на кровать. Смотришь на меня. Откидываешь голову назад. Приоткрываешь губы. Всюду, всюду я вижу тебя.

Ах, Лила, как меня мучают эти картины. И все же я бы ни секунды без них не выдержал.

Люблю тебя.

Петер.

Гримерша, стирая ему грим после чтения, сказала:

– Как только можно бросить мужчину, который пишет такие письма!

В фойе его дожидались стайка юных читательниц и старая дама в кресле-каталке. Пока он подписывал им книги, Карин стояла возле гардероба. Он помахал ей рукой. Она ответила коротким кивком. Мари рядом с ней не было.

– А где Мари? – спросил Давид, покончив с автографами.

– Я ее пока не видела. Может, она еще в зале.

После Давида молодая американка читала из своего дебютного романа. Вполне возможно, Мари решила послушать.

Они молча ждали. Иногда кто-нибудь, проходя через фойе, узнавал Давида и просил оставить автограф на программке, или на входном билете, или на первом попавшемся клочке бумаги.

Давид запросил по мобильнику сводку входящих звонков. Никаких сообщений.

Скоро следующий перерыв. Если Давид останется здесь, придется опять раздавать автографы.

– Что будем делать? – спросила Карин.

– Ждать.

– А вдруг она не придет?

– Придет.

Мари появилась незадолго до перерыва. Но не из зала. С улицы. И не одна. С Джекки.

– Ах, ее сопровождает ваш агент. В таком случае я вам больше не нужна, – мрачно обронила Карин. Но вместе с Давидом пошла им навстречу.

Он уже издалека заметил, что Мари в ярости. Джекки явно опередил его и рассказал ей о новой ситуации.

Давид поцеловал Мари в щеку, она холодно ответила тем же.

– У нас был разговор, который несколько затянулся, – объяснила она.

Давид, Мари, Карин и Джекки смотрели друг на друга, ожидая, что кто-нибудь сделает очередной шаг.

– Идемте, – сказал Джекки.

– Куда? – спросила Карин.

– Закусим за счет телеканала. – Джекки явно изучил Давидово расписание.

– Ладно, идемте. – Большими шагами Карин направилась к выходу. Помедлив, остальные трое двинулись следом.

Карин они догнали только на улице.

– Идти далеко? – спросил Давид, чтобы нарушить молчание.

Карин, не отвечая, шагала дальше. Они с трудом поспевали за ней.

Внезапно она остановилась.

– Я отведу вас туда и сразу уйду.

– Почему? – спросил Давид.

– Нетрудно догадаться. – Мари бросила на него скучливый взгляд.

Он сделал вид, будто и впрямь намерен гадать.

– Ей совсем не хочется, чтоб твой новый агент ходил за ней по пятам. И в этом она не одинока.

– Тогда мы с Давидом пойдем одни, – брякнул Джекки.

Давид терпеть не мог скандалов на улице.

– Может, обсудим это в другой раз?

Мари тряхнула головой.

– Мы спокойно можем поговорить при Джекки, он знает мое мнение.

– И мое тоже угадать нетрудно, – вставила Карин.

– Только вот оба эти мнения несущественны, – объявил Джекки. – Тут все решает Давид. И он решение принял. Верно я говорю, Давид?

Давид обвел взглядом вопрошающие лица – Мари, Карин, Джекки.