— Спасибо, уважаемый! — Егор с трудом растянул губы в неубедительной пародии на счастливую улыбку. — Извините, но не знаю, как вас зовут…

— Пусть будет — Аль-Кашар!

— Так вот, уважаемый Аль-Кашар, мне сейчас, действительно, надо побыть одному… Спасибо вам, и все такое… Где и когда мы с вами встретимся в следующий раз?

— Вы не будете против, дорогой Е-его-ор Пе-етро-ови-ич, если на Москву я проследую вместе с вашим, э-э, караваном и поселюсь — по прибытии — в вашем московском доме? Благодарю, благодарю! Понимаю, что вы не планировали — до самой осени — посещения Москвы, но теперь, видит Бог, придется… Надеюсь, что вы заранее известите меня о времени отбытия, э-э, вашего каравана? Я остановился на постоялом дворе Ни-ики-ити— ина. Этот человек неплохо знает турецкий язык, когда-то в молодости он принимал участие в самых первых русских походах на татарский Крым.

Отвесив очередной вежливый поклон, посланец Координатора отбыл — в неизвестном направлении. Егор медленно подошел к столу, надолго приник к стеклянному саксонскому кувшину, наполненному крепкой медовухой, пытаясь привести свои мысли в некое подобие порядка…

«Держи себя в руках, братишка! — заботливо посоветовал мудрый и хладнокровный внутренний голос. — Думай, рассуждай, спорь со мной — до полной потери пульса! Только, ради бога, не психуй и не впадай в пошлую истерику… Да и окружающим не давай повода подумать, что ты чем-то сильно расстроен и огорошен. А то ведь вопросами замучают… И с женой, пожалуйста, будь поаккуратней: первым делом сполна отдай долг супружеский, иначе заподозрит всякое, начнет внимательно присматриваться, одно к одному, закатит жаркий скандал. А тщательные размышления и семейный скандал — вещи абсолютно несовместимые… Еще есть один очень хороший вариант: забудь об услышанном — до самого утра, сейчас напейся от души, потом — с женой покувыркайся вволю, еще выпей. А с утра, как начнется классическое похмелье, сразу же езжай на крепостные стены, якобы на ревизию. Там, на ветерке да холодке, и подумай обо всем — спокойно и непредвзято. С похмелья голова будет пустой и звонкой, может, и придумаешь что-нибудь гениальное…»

В столовой появился Алешка Бровкин, удивленно покосившись на опустевший кувшин, поинтересовался:

— Чего надо было — басурману этому?

— Ерунда полная! — сладко и беззаботно зевнул Егор и, окончательно решив принять на вооружение последний совет всезнающего внутреннего голоса, начал нагло и вдохновенно врать: — Загорелись турки открывшимися торговыми перспективами. Русская пшеница, конечно, это хорошо и очень сладко. А что еще есть в России интересного и полезного? Вот и просит Медзоморт-паша прояснить вопрос с самоцветами уральскими: отправить его доверенного человека, которого зовут Аль-Кашар, на те самые рудники. Чтобы тот на месте присмотрелся ко всему, в первую очередь — к ценам на самоцветы. Понимаешь? Не к московским ценам, а — к уральским. Обычное, в общем, дело… Да, маркиз, а притащи-ка еще медовухи, наливок всяких! Ложечников позови, плясунов! Пусть барышни приезжие ознакомятся с песнями и плясками местными. Да и я нынче отчего-то гулять настроен…

Вечер прошел строго по сценарию, разработанному опытным и мудрейшим внутренним голосом: Егор был весел и беззаботен, много пил веселящих и хмельных напитков, пел песни и стучал на ложках — вместе с дворовыми песенниками псковского воеводы, чем вызывал искренние восторженные охи и ахи — с той стороны вечернего разгульного стола, где располагались Луиза и Екатерина…

Наконец, уже очень сильно захмелев, он манерно извинился перед своими сотрапезниками и откланялся, прихватив с собой смущенно улыбающуюся жену. В супружеской спальне Егор тоже не ударил лицом в грязь: был страстен, нежен и в меру неутомим…

Только вот Санька все же что-то почувствовала и боязливо прошептала ему в ухо:

— Ты, Саша, сегодня так меня целовал… Так, как будто бы прощался — на целый год. Как тогда, когда вы с Петром Алексеевичем надолго уезжали в свою Голландию…

Вот после этих неуверенных Санькиных слов в его нетрезвую голову и пришла — в первый раз — одинокая и крамольная мысль: «А почему, собственно, я должен возвращаться в этот долбаный двадцать первый век? Не, а почему, собственно?»

С утра на высоких крепостных стенах было промозгло и ветрено. Многочисленные офицеры и всякие штатские морды назойливо показывали ему различную ерундовую всячину: обновленные бастионы, широкие и глубокие рвы, наполненные мутной водой, пушки, новые казармы и бани, что-то там еще…

Егор, ничего толком не видя и не слыша, довольно хмыкал и время от времени согласно кивал головой. А сам все думал, рассуждал, анализировал… И вот постепенно, далеко не сразу, в его похмельной голове начала складываться следующая железобетонная концепция: «Там, в двадцать первом веке, меня особо никто и не ждет. Близких родственников нет. Дальние? Есть какие-то двоюродные и троюродные дяди и тети, с которыми виделся только в далеком детстве, даже адресов их не помню… Друзья? В основном — приятели. Да и у каждого из них имеется своя, далеко не простая жизнь… Принципы, идеалы, конкретные цели, которые — кровь из носу — необходимо претворить в жизнь? Да ну, не смешите, право! Сорок миллионов евро и личный остров в Карибском море? Это еще бабушка сказала надвое: вдруг за все эти „подвиги“ в семнадцатом веке, не согласованные в Контракте, меня, наоборот, накажут примерно и посадят в тюрьму — на долгие годы? Запросто такое может быть! Начальству — только повод дай… Теперь о том, что я имею (и могу безвозвратно потерять!) здесь, в веке семнадцатом. Во-первых, горячо любимая жена и трое детей. Во-вторых, куча добрых приятелей и просто приятных людей знакомых. Настоящих друзей — на текущий момент — не наблюдается, это правда. Был один верный друг — Яшка Брюс, был, да весь вышел… В-третьих, очень много денег и разной недвижимости. Причем имеются и хорошо налаженные каналы — для неуклонного приумножения этих благ материальных… Что там еще? Э-э-э… Вот же оно! В-пятых, это Власть! Да, надо честно признать: настоящая Власть — очень даже приятная и затягивающая штука! А еще эти „параллельные миры“, мать их. Как сделать правильный выбор между ними?»

Уже ближе к вечеру он принял окончательное и бесповоротное решение, резко свернул свою ревизионную поездку и — со спокойным сердцем — отправился домой.

Санька встретила горячими поцелуями и удивленными глазами, прошептала чуть слышно, крепко прижавшись к его груди:

— Сегодня, Саша, ты совсем другой! Теплый, оттаявший, родной… Словно у тебя тяжелый камень упал с души. И сынок наш, Шурочка: вчера все капризничал и плакал — жалобно так — целый вечер напролет, потом — всю ночь, и даже все сегодняшнее утро, а вот где-то уже с обеда — полностью успокоился, улыбается, радуется жизни…

Надо было еще как-то разобраться с посланником Координатора: обостренная интуиция подсказывала, что этот человек очень опасен и может, со временем, доставить целую кучу серьезных неприятностей.

С самого утра Егор провел целый час в скучном обществе массивной чернильницы, листов разноцветной бумаги и — на совесть заточенных — гусиных перьев, после чего отправил денщика за Бровкиным. Сонный маркиз Алешка — со свежим багровым засосом на шее — явился минут через десять, недовольным голосом предположил: