— Ну, — сказал он изменившимся тоном, — по крайней мере, украдена только та дешевая ваза.

Лютиен с иронией посмотрел вниз, и хафлинг, поймав его взгляд, пожал плечами.

— Они не взяли статуэтку, — с явным облегчением продолжал купец, глядя на маленькую фигурку человека с крыльями, стоявшую на столе. Он запустил руку в ящик стола, и друзья услышали позвякивание драгоценностей. — Или вот это. — Купец закрыл ящик и запер его. — Обыщите весь квартал, — приказал купец циклопам, — и сообщите о случае воровства городской страже. — Он взглянул через плечо и нахмурился; и Лютиен, и Оливер затаили дыхание, думая, что их заметили. — И проследите, чтобы на окна установили решетки! — рявкнул хозяин.

Затем он вышел, забрав с собой циклопов, и даже заслужил немалую благодарность друзей, заперев за собой дверь.

Оливер выбрался из-под накидки, потирая загребущие руки. Он пошел прямо к столу — купец услужливо оставил лампу на месте.

— Но ящик заперт! — прошептал Лютиен, подходя к столу вслед за хафлингом. Тем временем Оливер колдовал над другим мешочком из своей перевязи. Он вытащил несколько инструментов и разложил их на столе.

— Ты был не прав! Ты тоже можешь ошибаться! — объявил он минутой позже, гордо взглянув на юношу, и выдвинул ящик. Груда драгоценностей ожидала их: ожерелья из редкостных камней, браслеты и несколько золотых колец. Оливер в мгновение ока опустошил ящик, сложив его содержимое в маленький мешочек, который он достал из другого отделения своей невероятной перевязи. Хафлинг в самом деле начал осознавать ценность даров Бринд Амора.

— Бери-ка статуэтку, — сказал он Лютиену, а сам прошелся по комнате и аккуратно водворил вазу на прежнее место.

Они прождали у окна полночи, пока шум суетящихся в квартале циклопов не замер окончательно. Тогда Лютиен снова забросил липучку на крышу, и друзья отправились восвояси.

Благодаря тусклому свету лампы друзья не заметили самого существенного следа, который остался после них. Купец вернулся на следующий день и обнаружил, что самые ценные вещи пропали. В ярости он схватил вазу, которую вернул Оливер, и с воплем швырнул ее через всю комнату, явно намереваясь разбить о стену за письменным столом. Внезапно он замолчал и с любопытством уставился на тень на стене.

На гобелене, возле которого Лютиен прятался от циклопов, неясно вырисовывался силуэт человека в накидке — алая тень несмываемо легла поверх сцен, запечатленных на драгоценном изделии. Никакая стирка не могла удалить ее. Волшебник, которого позднее нанял купец, только беспомощно таращился на загадочный силуэт, прекратив бесплодные попытки убрать его.

Алая тень сохранилась навечно.

Лютиен сидел, откинувшись на спинку удобного кресла, его голые ступни утопали в густом ворсе дорогого ковра. Он выгнул плечи и широко зевнул. Они с Оливером вернулись только перед рассветом с их третьей за эту неделю экспедиции в квартал купцов, и молодой человек не выспался, разбуженный громоподобным храпом своего миниатюрного друга. Лютиен, однако, отомстил ему, сунув босую ногу Оливера в ведро с холодной водой. Его следующий зевок превратился в улыбку, когда он вспомнил виртуозные ругательства хафлинга.

Сейчас Лютиен остался в доме один. Оливер отправился искать покупателя для вазы, которую они добыли три дня назад. Эту прекрасную темно-синюю с золотыми крапинками вазу Оливер сперва хотел оставить дома. Но Лютиен отговорил его, напомнив о надвигавшейся зиме и о том, что им понадобится много припасов, чтобы пережить ее с удобствами.

С удобствами. Это слово странно прозвучало в мыслях самого Лютиена. Юноша прожил в Монфоре чуть больше трех недель, и поначалу, кроме Ривердансера, у него ничего не было. Лютиен очутился в выгоревшей дыре, которую только Оливер, с его неистощимой жизнерадостностью, мог назвать своим домом. На самом деле, нанюхавшись сажи в первые два дня, Лютиен серьезно раздумывал о том, можно ли жить здесь — да и вообще в Монфоре. Теперь, оглядывая гобелены на стенах, толстые ковры на полу, дубовый письменный стол и другую красивую мебель, Лютиен с трудом верил, что это тот же самый дом.

Они славно поработали, избавляя купцов от лишнего имущества. Здесь находились результаты их набегов, либо взятые непосредственно на месте, либо приобретенные в результате торговли со многими перекупщиками краденого, которые частенько появлялись в Крошечном Алькове.

Улыбка Лютиена сменилась хмурой гримасой. Пока он рассматривал дела в свете настоящего или недавнего прошлого, он мог сохранять неплохое расположение духа, но мысли юного и благородного Бедвира неизменно возвращались в более отдаленное прошлое или убегали далеко вперед. Он прекрасно себя чувствовал среди предметов роскоши, добытых им вместе с Оливером, но стыдился способа, которым они приобретались. Все же он оставался Лютиеном Бедвиром, сыном Эрла Бедвидрина и героем арены.

«Нет, — подумал юноша. — Теперь я просто Лютиен, вор в алой накидке».

Лютиен вздохнул и вернулся мыслями во времена своей невинной юности. Он тосковал по тем дням, когда самой большой проблемой для него была дыра в рыбацких сетях. Тогда будущее казалось вполне определенным.

Сейчас Лютиен не мог выносить даже мыслей о будущем. Убьют ли его в доме какого-нибудь купца? Или воровской гильдии, расположенной по другую сторону переулка, надоест терпеть их проделки, а ее главари позавидуют двум независимым грабителям? Придется ли им с Оливером срочно уносить ноги из Монфора, страдая от голода и холода суровой зимой? Оливер согласился продать вазу только потому, что было необходимо сделать кое-какие запасы на зиму, и Лютиен знал, что многие закупленные хафлингом припасы предназначены для жизни на большой дороге. Просто так, на всякий случай.

Прилив энергии поднял встревоженного молодого человека из его кресла. Он перешел маленькую комнату, сел за дубовый письменный стол и развернул пергамент.

«Гахризу, Эрлу Бедвидрина», — прочел Лютиен написанную им самим фразу. Затем он осторожно вынул из верхнего ящика стола перо и чернильницу.

«Дорогой отец», — начал юноша. Он саркастически улыбнулся при мысли о том, что за несколько секунд удвоил уже написанное на пергаменте. Он начал письмо десять дней назад, если адрес можно было назвать началом. И теперь, как и тогда, Лютиен откинулся на стуле и устремил невидящий взгляд в пространство.

«Что я могу сказать Гахризу, — размышлял юноша. — Что я — вор?»

Лютиен издал громкий вздох и решительно окунул перо в чернильницу.

«Я в Монфоре. Я подружился с великолепным парнем, гасконцем по имени Оливер де Берроуз».

Молодой человек помедлил и опять хмыкнул, думая, что одно описание Оливера могло бы занять четыре страницы. Он взглянул на маленький пузырек рядом с пергаментом и усомнился, хватит ли у него на это чернил.

«На самом деле я не знаю, зачем пишу это. Похоже, что нам с тобой нечего сказать друг другу. Я только хотел сообщить, что я здоров и дела мои идут хорошо». Лютиен осторожно подул на пергамент, чтобы высушить чернила. Последняя строчка была правдивой, юноше очень хотелось успокоить отца. Он опять улыбнулся, а потом нахмурился.