Пока я ожидал распределения, меня неожиданно посетил дядя Хенио, мой крестный. Это был достаточно непростой период моей военной карьеры, и его приезд меня обрадовал и успокоил. После Советского Союза здоровье не позволяло дяде Хенио нести линейную службу. Он в Тель-Авиве ожидал более легкого назначения. За кофе с пирожными в YMCA он ненавязчиво принял на себя роль отца. В ближайшие два с половиной года мы виделись часто, и он стал одним из самых важных людей в моей жизни.

Я был практически уверен, что меня возьмут в кадетскую школу. Тем временем я разыскал старых друзей из Тегерана, которых уже приняли в корпус, в том числе Ромека Брунглевича, нашего вожака из лагеря № 3, и Владыша Бонецкого, того самого, мать которого была рождена, чтобы стать украшением салонов. Они сообщили мне все необходимое и предостерегли от возможных ошибок. Приказ о моем назначении — шестая рота, первый взвод — был доставлен мне прямо в руки 20 февраля 1944 года, и к этому времени меня подробно ввели в курс дела. Носителем добрых вестей был дежурный кадет из шестой при полном параде — эполеты, белый пояс и белые гетры. Осмотрев меня с ног до головы (он был гораздо выше меня), он предложил мне помочь с обмундированием. Нас, младших, учили носить все свое снаряжение самостоятельно, но это явно был приветственный жест. Я принял предложение, и мы вдвоем радостно отправились пешком на другой, «старший» конец лагеря. Там, в тени гарнизонного «Кинема» и питьевой цистерны на ходулях, я должен был пройти посвящение в военную жизнь.

Кадетская школа представляла собой батальон, состоявший из пяти рот. Предполагалось, что программа обучения будет с соотноситься с шестилетним циклом польского среднего образования (рота соответствовала классу), но с учетом естественных временных потерь программы двух последних (самых трудных) классов были сокращены. Каждая рота состояла из трех взводов, а каждый взвод — из четырех отделений по восемь кадетов. Количество курсантов колебалось: с начала 1944 года общее число значительно вышло за рамки обычного батальона, сказывался неожиданный приток в конце четвертого года. Армия в ответ добавила дополнительную роту — шестую.

Программа школы была разработана так, чтобы в ней сочеталось общее образование с военной подготовкой. Образование базировалось на довоенной польской модели, где четырехлетняя гимназия (примерно уровень GCSE[42]) предшествовала двухлетнему лицею (примерное соответствие A-levels[43]). Курс гимназии состоял из 11–13 предметов, его задачей было широкое общее образование, а не глубокое изучение отдельных предметов. Единственным отступлением от этого принципа было разделение на гуманитарный и естественнонаучный цикл: было два типа лицея, гуманитарный и математический-естественнонаучный. Этому разделению придавалось большое значение. Интересно, что изначально наша кадетская школа выбрала гуманитарный вариант. Предположительно это соответствовало традиционным представлениям о себе польского офицерского состава. Технологический лицей с уклоном в гражданское строительство и проектирование был присоединен к JSK уже в 1945–1946 академическом году.

Военная подготовка была основательная. Она представляла собой базовую пехотную подготовку, за которой следовала более продвинутая подготовка вплоть до уровня командования ротой. Более перспективные кадеты могли получить повышение до этого уровня еще в школе и командовать своими сверстниками. Это была непростая задача. На менее ответственном уровне отделений было в четыре раза больше начальственных должностей. Всем этим «боевым искусствам» (я нахожу этот термин очень подходящим к моему предмету, особенно учитывая гуманитарный характер нашего лицея) соответствовал высокий уровень требований по физкультуре — в этом принимала участие британская армия. Надо ли говорить, что снаряжение, предоставлявшееся нам для этих занятий — боевых и физкультурных, — было многообразно и высокого качества. С академическими дисциплинами дело обстояло хуже: в школе не было даже самых элементарных естественнонаучных лабораторий.

По окончании лицея кадеты могли рассчитывать попасть в одну из офицерских кадетских школ Второго польского корпуса в Италии. Там после полугода интенсивного специализированного обучения свежеиспеченные кадеты-офицеры получали назначение в часть, обычно они могли сами выбирать полк.

В обычных обстоятельствах возраст учащихся в нашей школе был бы от 12–13 лет при поступлении до 17–18 лет на выпуске, почти такой же, как в Королевском военно-морском колледже в Дартмуре до 1955 года. Любопытно, что британское лейбористское правительство того времени подняло возраст поступления в Дартмур до 18 лет на том непостижимом (по крайней мере, для автора этих строк) основании, что поступление в возрасте 13 лет подчеркивает классовые различия. Я здесь отклоняюсь от темы, поскольку наша школа тоже стала жертвой аналогичной попытки социальной инженерии. К этой теме я еще вернусь.

Но, конечно, ситуация, в которой мальчики выходили из советского плена, была далека от нормальной. На учебном фронте практически все поступающие отставали как минимум на два года. В моем взводе нормальный возраст при поступлении был бы 15–16 лет. В действительности средний возраст моих товарищей был около 18 лет. В феврале 1944 года мне было всего 15, и это создавало определенные проблемы.

* * *

Моим первым впечатлением от шестой роты был идеальный порядок спальной зоны. Значительное число кадетов, страдавших от малярии, размещалось в казармах, но большинству уже разрешили жить в палатках. Насколько я понимаю, это были индийские армейские палатки, просторные и чистые. Идеальное геометрическое расположение — четыре взвода в четырех палатках в ряд — способствовало поддержанию чистоты и порядка. Вокруг палаток мгновенно появились садики, разбитые по собственной инициативе любителями работы на земле. Садоводство здесь требовало большой любви, поскольку лагерь находился на краю пустыни Негев, где растениям приходилось долго приспосабливаться к климатическим условиям и их нужно было часто поливать. Фаворитами здесь были эвкалипт и касторовый боб.

Столовая занимала центральную казарму. Мебель сводилась к самому необходимому: для еды было вполне достаточно, а для прослушивания радио и самостоятельных занятий, которые происходили здесь же, обстановка была более или менее подходящей. Работали здесь арабы из местных, а начальниками над ними были две дамы-польки не первой молодости из ATS. Кадеты выяснили, что арабские официанты имели вкус к польской обсценной лексике и, естественно, одобряли эти лингвистические упражнения. Вражда между официантами всячески поощрялась в надежде, что в разгар ссоры антагонисты прибегнут к изощренным польским ругательствам. Мы упивались этими моментами — хотя, конечно, и посматривали на начальниц из ATS.