и сами всё дадут. И пусть Полунин (или как там его на самом деле) не думает, что ему так уж важна эта информация.

– Знаешь, как я узнал эту тему с глушилкой? Как можно угареть от демки?

Тёма всё молчал. Сам расскажет.

– Не потому что я отвечал за ФЧИ, нет… Ты хоть раз вообще задумывался, что там за этим оврагом и за этой мусоркой? И почему вам туда нельзя?

Даня замолчал, а потом тихо проговорил, опустив голову:

– Там моя родина. Я пришёл оттуда…

– Да что ты брешешь! – вырвалось у Тёмы.

– Вам с детства говорят, что там непознанные земли. Терра Инкогнита, покрытая тоннами опасной демки. И вы боитесь даже подходить к оврагу. В младших классах рассказываете друг другу сказки про порталы и отшельников-людоедов, про опасные потоки информации и смертоносные зоны… А как заканчивается детство, думаете, что это были всего лишь выдумки, страшилки…

Тёма уже начинал жалеть, что предложил своему пленнику вести переговоры у оврага. Было немного неуютно, если не сказать страшновато.

– Нет так никакой Терры Инкогниты. За мусоркой – Новая Москва, основной город. Там стоят роскошные дома, там ездят красивые машины, там люди смотрят фильмы, о которых вы никогда не слышали. Там живёт элита, ваша власть. Там у каждой семьи в доме по несколько ванн, комнаты, забитые красивой одеждой и обувью. Вкусная еда, море свободного времени, лучшие врачи, да и вообще, всё самое лучшее.

Тёма не верил своим ушам. Скорее всего, новенький просто начитался книг и насмотрелся старых глянцевых журналов. Такого не может быть. Откуда может взяться еда вкуснее того, чем тут все питаются? Море свободного времени может иметься только у детей! И зачем в доме несколько ванн?

– У меня в детстве были самые редкие и прекрасные книги, меня учили лучшие преподаватели – старейшины Союза Учёных, – тем временем продолжал Даня, – Мои родители были очень уважаемыми людьми. Папа отвечал за связь с сырьевым придатком, то есть с вами, а мама была очень образованной женщиной и сидела дома со мной. Занималась со мной каждый день алгеброй, русским, литературой и историей, физикой и химией… Много мне читала, привила любовь к музыке и к искусству. У нас весь дом был заставлен картинами, которые вы видите в старых учебниках. Пикассо, Васнецов, Шишкин… Всё – оригиналы. Я бы с удовольствием показал тебе наш дом, но обратно мне теперь путь заказан.

Пока всё это звучало просто мифически. Наверное, Даня решил запудрить ему мозги. Тёма нащупал в кармане нож, готовясь в любой момент атаковать.

– Ну, это в общем. Знаю, звучит невероятно. Мне теперь уже и самому не верится, что у меня когда-то была другая жизнь.

– Ты, вроде, хотел рассказать про инцидент с глушилкой, не? – перебил его Тёма.

– Да, конечно. По всей Москве, как у вас, так и у нас, на всех точках, где существует повышенная концентрация информации, стоят глушители.

– Это я заметил, – мрачно отозвался Артём.

– Ну, так в Новой Москве есть такие места, такие закрытые клубы, где глушилки работают по обратному принципу – концентрируют информацию вокруг себя. Там демку ничто не ограничивает, за исключением разве что твоих собственных мыслей. Другой мир, он же работает по принципу ассоциаций: даёт тебе вариации на тему того, о чём ты усиленно думаешь. И вот ты приходишь потусоваться в клуб, а там уже для тебя готовы миллиарды воспоминаний, желаний, сцен из фильмов и книг, реальных и нереальных. Это самая сладкая информация – мысли молодёжи. Не нас, конечно, а тех, у кого всё это было в реале, все переживания были собственные.

– И на кой чёрт ты вчера это устроил у нас?! – поинтересовался Артём, повысив голос.

– Считай это моим просветительским прощальным подарком. У нас за такие вечеринки люди платят очень большие деньги.

– За то, чтобы побегать голышом по сцене и выставить себя идиотом? Чтобы заблевать весь клуб? И целоваться со своим лучшим другом? – недоумевал Тёма.

– Поверь, они все вчера были очень счастливы. Наутро, конечно, будет стыдно и дурно, но тот кайф они не забудут никогда в жизни.

Они уже почти дошли до оврага, и Тёма всё крепче сжимал нож в потной ладони, готовясь, если что, броситься в атаку.

– Знаешь, я много рассуждал, что же лучше: счастливое неведение или абсолютное знание мира? Я до сих пор не могу дать ответа. В детстве ты живёшь припеваючи, не зная, как устроен социум и на чём держится мир, а потом перед тобой потихоньку начинают приоткрываться двери… За некоторыми тебя ждут восторг и изумление, за другими – отвращение и слёзы. Распахивая очередные врата, ты с ухмылкой вспоминаешь себя маленьким мальчиком и тебе стыдно за этого неразумного, наивного ребёнка, каким ты был однажды. Но знаешь, Тёма, есть двери, которые, возможно, не следует открывать. Слишком резок свет правды, а сама правда больше похожа на чудовище. И вот однажды открыв такую дверь, ты жалеешь, что не остался навсегда маленьким, наивным невеждой.

Даня говорил очень складно и красиво, и Тёма поневоле заслушался.

– Там у меня была своя группа. Я играл на гитаре, мой лучший друг Спайд пел, Камиль играл на басу, а за барабанами сидел его брат Шамиль. Мы перепевали песни Киша, Тараканов и других групп, у которых могли разобрать мелодию и текст.

Однажды на репетиции наш вокалист начал до меня допытываться, как у меня дела с моей девушкой, не переспал ли я ещё с ней. Мне было на тот момент шестнадцать, мы с Аней ходили за ручку, и максимум, что позволяли себе – это скромный поцелуй в губы. Тогда Спайд решил, что перед тем, как заниматься сексом с Аней, я должен потренироваться в этом деле, потому что если я облажаюсь, она от меня уйдёт. Сначала, если честно, я думал, что мы поедем к вам, по ту сторону оврага. Но всё оказалось далеко не так, как я мог себе представить.

Однажды вечером Спайд повёл меня просвещать. Мы дошли почти до самой мусорки и нырнули к неприметному серому домику, который весь был обтянут колючей проволокой. Окна в нём были заколочены, и казалось, что домик давно пустует. Спайд постучал в дверь, но нам никто не отрыл. Я решил, что это какой-то очередной тупой розыгрыш, и уже развернулся, чтобы идти домой. Но вдруг в домике послышались шаги, и грубый мужской голос потребовал назвать своё имя.

Дальше, Тёма, был кошмар. Нет, даже хуже. Я не могу вспоминать об этом без