Либби: Я имею в виду, похоже, вы с ним друзья. Думаю, он отзовется, хотя ответ будет и не совсем четким, но он каким-то образом напишет тебе в ответ, если ты достаточно в него веришь. Знаешь, если бы я писала Богу письмо, я бы ни за что не получила ответа, потому что во мне недостаточно веры… но у тебя она есть.

Ханна: Ок.

Либби: Напиши письмо. Мне пора выходить из сети.

Либби: Va bene. Пообщаемся позже.

* * *

Я вышла из диалога с Либби и взяла лист бумаги, приготовившись написать Богу письмо. Я хотела дотянуться до Него. По-настоящему дотянуться.

Можешь называть это безумием, я же просто назову надеждой. Надеждой на то, что в мире, где мы можем написать кому угодно, найти кого угодно, поставить тэг кому угодно, «кликнуть» кого угодно, «твитнуть» кого угодно, дотянуться до кого угодно, – в этом мире мы можем дотянуться и до Бога. Как до этих звезд. И Он меня прочтет. Поймет. Откроет меня на Своем айфоне. И еще до того как я решу кликнуть кнопку «отправить», Он ответит мне любовью столь огромной, что она вышибет из директории шрифтов и Arial, и Georgia, и Times New Roman.

Довольно скоро стало ясно, что Богу не нужно, чтобы я писала Ему рукописное письмо. Был 2011 год. Эра технологий. А Бог – чувак весьма продвинутый. Ему уже знакома скорость света и молнии. Так что у Бога, раньше чем у кого-либо (чего-либо?) другого, должен быть электронный адрес, решила я. Я создам для Него электронную почту.

Я вернулась к компьютеру. Выйдя из собственного аккаунта на Gmail, я представляла, как Он потягивает тыквенный латте в разгар января, проверяя почту и наблюдая, как она наполняется петициями от малых Его. Я представляла, как Он победно вскидывает в воздух кулак со вздохом облегчения, когда Суперкубок наконец завершается: конец шуточным молитвам о победах. Я так и видела, как Он создает папки типа «Разбитые сердца» и «Не может в последнее время Меня найти», делая мини-перерывы, чтобы посмотреть вирусные видео и посмеяться над тем фактом, что Он всю дорогу знал, что говорит пресловутая лиса.[29]

Всего через пять минут родился адрес [email protected]. («Тот, кто держит тебя за руку») Электронный адрес Бога. Способ наконец запустить мои молитвы в атмосферу и сделать так, чтобы они попали в защищенное паролем хранилище, о котором не обязательно знать всем остальным.

Как ни странно, я не колебалась, отсылая Ему письмо. Я думала, что буду испытывать неловкость, – как когда приходится отвечать на послание с сайта знакомств, состоящее из гримасничающих рожиц.

Была эта начальная неловкость, когда задаешься вопросом: «Как мне обратиться к Нему и можем ли мы с Богом завести друг для друга ники?», но всего пару секунд спустя я уже перешла на личности.

Я начала выгружать из себя мусор, и тревогу, и желания, и страхи. Неожиданно это все устремилось из меня могучим потоком. Слова разбегались из-под пальцев. Словно мы с Богом оказались в одной кухне, и все началось с замечания о том, что Он не помыл посуду, и взорвалось всеми теми темами, которые я с Ним не затрагивала.

Отправить. Отправить. Отправить. Отправить. Отправить.

Я не ощущала необходимости что-то фильтровать или чего-то бояться. Не было никакого «я делаю это неправильно, Бог? Неужели я все это время неправильно молюсь?» Я могла четко и красноречиво излагать свои молитвы, если бы захотела, а могла отсылать ему неразборчивые прошения и тяжеловесные шуточки – опять же, если бы захотела. Все это белое пространство принадлежало мне. Платформа для коммуникации – вот она, пожалуйста. Это было – словно набраться храбрости, чтобы наконец отослать через Фейсбук сообщение парню, на которого слишком долго смотрела издалека в кофейне. Была тревога о том, как он тебя прочитает. Если вообще прочитает. Тревога гадания: Как он ответит?

* * *

Следующим вечером я сидела в поезде подземки, дожидаясь станции Фордем Роуд. Рядом со мной сидел маленький мальчик, клевавший носом в ритме движения поезда. Ему было лет семь. Ножки его не доставали до пола. Когда состав дернулся, он привалился к моему боку, но не пошевелился, чтобы выпрямиться. Так и остался сидеть, спящий, прислонившись ко мне, наполовину зарывшись личиком в воротник курки-дутика, пока поезд уносил нас к пригородам. Я обвела глазами переполненный вагон в поисках человека, который подойдет ко мне и возьмет спящего ребенка на руки. Никто и глазом не моргнул.

В другой день я бы испугалась, что моя жизнь вот-вот превратится в один из тех фильмов, в которых женщина находит сиротку и ей приходится взять дитя к себе домой. В другой день я принялась бы раздумывать, как прокормить малыша, как его одевать и как стать безденежным «папочкой» Уорбаксом[30] для него и его маленькой головенки, на которой, уверена, в парикмахерской напротив нашего дома выбрили бы звезды и планеты. Я бы оттолкнула его или встала бы сама. Но в тот вечер он был таким теплым и так хорошо вписался в свое место. Уже одно то, что он спал рядом со мной – маленький ребенок, которому вряд ли ведомы тревоги, – отчасти лишило голос января его змеиного шипения.

Мы с ним долго не двигались. Я тоже закрыла глаза. Он не шевелился. Поезд полз все дальше; мое дыхание синхронизировалось с дыханием ребенка. Нас с ним баюкали и укачивали объятия транзитной линии.

Я мысленно вернулась к созданному мною электронному адресу, с любопытством размышляя, какой ответ я получу – если получу – от Бога. Соизволит ли Он начать диалог? Будет ли в упор смотреть мне в лицо, когда я открою Псалтирь? А может быть, Он прямо тут – в тяжелом дыхании этого маленького мальчика?

Это была благодать. Я говорю это не без колебаний, потому что слово «благодать» для меня всегда было непростым. Когда растешь в лоне церкви, всегда кажется, что у людей появляется этакий странный рычаг частичного контроля над благодатью. У кого ее больше? У кого меньше? Одни считали, что благодать разлита повсюду. К другим она приходила короткими струйками, точно брызгающими из пипетки. Как-то раз подруга рассказала мне, что один старейшина из ее церкви заявил ей: «На тебе меньше благодати из-за твоих грехов». Она повторила эту мысль вслух: «На мне меньше благодати», – будто действительно в это верила. Будто постепенно, со временем, эти слова превратились для нее в мелодию и стали просачиваться во все, что она делала, во все отношения, которые она поддерживала, во все, на что она считала себя способной.

Бог значит много разных вещей для многих разных людей, но я не думаю, что Он – хозяин бюджетной вечеринки, у которого не хватит благодати на всех. Думаю, Он смеется до колик – этаким здоровым божеским смехом – над таким предположением. Типа: «Ой, прошу прощения, Я сумел пришить ножки паучку, но теперь придется выдать тебе меньшую порцию благодати. Ты столько в своей жизни налажала, и, хотя Я влюблен в твое сердце, как школьник, Я уже выбрал квоту Своей благодати! Непременно подай заявку в следующем году!» Не думаю, что все устроено именно так.