– Она передала для тебя деньги.

– Оставь их себе, я все равно не возьму.

– А письмо от своего турка возьмешь?

Письма она брала, и лицо при этом у нее было каким-то застывшим, бледным, нерадостным. Машу так и разрывало от желания позвонить Еве и рассказать о том, что Валя беременна, что отказывается от денег, что переживает, когда получает письма от Мюстеджепа…

«…ne znaem tvoego adresa… ya priedu k tebe…»

Валентина поднесла письмо к лицу и поцеловала его. Слезы покатились по щекам. Она вздохнула. Мюстеджеп. Только из этих редких писем она и черпала силы. Беременность изводила ее. Деньги кончались, все рушилось при мысли, что у нее появится ребенок, к которому она совсем не готова… Она молода, и у нее ничего нет. Кроме долгов. Что она наделала? Как она могла пойти с этим офицером?! Ему-то хорошо, он живет себе спокойно, даже не представляя, что она носит под сердцем его ребенка… Если бы не эта беременность, она бы вернулась к Мюстеджепу. А так? Куда она со своим стыдом, со своим животом? Хорошо, что Маша есть, что она все знает и не задает лишних вопросов… Хотя видно, что она сгорает от любопытства – от кого этот ребенок, не от турка ли? Смешная. Питается чужими жизнями, тайнами, проблемами…

На обратной стороне письма, как всегда, номера телефонов Мюстеджепа, Евы, Наима и даже Айтен! Сколько раз она мысленно представляла себе, что звонит им – всем по очереди… И что она им скажет? Ребята, вы уж извините меня, но я шлюха, залетела от офицера… Я люблю Мюстеджепа, но рожаю от случайного мужика…

У меня родилась девочка. Без имени. Без матери. Без отца. Сирота. Я даже не кормила ее. Лежала на кровати, приходя в себя после родов и пряча лицо в подушку, чтобы меня не прожгли своими осуждающими взглядами соседки по палате. Что я могла дать ей, моей девочке? Жидкое молоко, потому что у меня в грудях вместо жирного молока от недоедания плескалась вода? Жалкие самодельные подгузники и место у стены на продавленном диване вместо кроватки? Сколько нормальных женщин, устроенных в этой сумасшедшей жизни, не могут родить ребенка, но по природе своей уже давно готовы к материнству? Пусть одна из них возьмет тебя к себе… Малышка моя, прости меня…

Живот мой опал. Вместо него образовалась глубокая впадина. Груди распухли и болели. Я сильно похудела, лицо мое выглядело осунувшимся, больным. Оставив ребенка в роддоме, я собиралась отправиться в Москву, на заработки…

– Дунаева? На выписку…

Молодая женщина, акушерка, принимавшая у меня роды, остановилась возле моей кровати и посмотрела на меня, к моему удивлению, не с осуждением, а с сочувствием:

– Валя, ты не передумала?

– Нет, – прошептала я, глотая слезы.

– Жаль, – она поджала губы. – И все равно хорошо, что ты рожала, а не сделала аборт, честное слово. Может, тебе повезет, жизнь твоя сложится, и ты родишь еще детей? Ты, слава богу, здорова…

Она ушла, в палату вошла санитарка, новенькая, с синим полотняным мешком, и протянула его мне:

– Вот ваши вещи, мамаша. За вами уже приехали?

– Да, – я закашлялась, в горле моем пересохло. – Приехали…

«Askim, moya lubov…» – «Ашкым, моя любовь…» Не знаю когда, но мы с тобой, Мюстеджеп, еще увидимся…

Я быстро, под тяжелыми взглядами еще троих рожениц, поднялась и принялась одеваться. Одежда висела на мне мешком. Меня качало от слабости. Мысль о том, что мне предстоит сейчас возвращаться в свою выстуженную квартиру, приводила меня в ужас. Как хорошо, что, кроме мамы Маши, никто не знает о том, где я… Даже Миша.

Крыльцо роддома занесло снегом. Я стояла и вдыхала в себя свежий морозный воздух. Вокруг не было ни души. Даже прохожие словно обходили этот переулок, расположенный в сердце старого города, чтобы не встретиться со мной взглядами. Вместо ставшей уже привычной тяжести моего тела я чувствовала себя легкой настолько, что даже боялась спуститься с крыльца, боялась поскользнуться и слететь вниз, на присыпанный голубым снегом тротуар… Пустота была не только в теле, но и в душе, в голове. И только глаза были по-прежнему влажны от слез. Моя маленькая дочка осталась там, за дверями, в казенной кроватке и со следами казенного засохшего молока на губах. Точнее, нет, молоко-то было не казенное, это было сцеженное молоко нормальных здоровых рожениц, с радостью и открытым сердцем родивших своих детей и теперь с нетерпением дожидавшихся выписки.

Напротив крыльца остановился автомобиль лимонного цвета. Такси. Из него вышла высокая девушка в светлой шубке и быстро кинулась ко мне. Схватила меня за руки и взглянула мне в глаза:

– Господи, успела… Поворачивай назад…

Это была она, Ева. Ее зеленые глаза смотрели на меня с нежностью.

– Но сначала мне скажи… Чем ты лучше меня? Чем? Ты осудила меня, ты много лет думала обо мне, как о преступнице, а сейчас стоишь на этом же крыльце и… одна?! Почему? Где твой ребенок? Как ты могла оставить его там, одного, такого маленького и беззащитного?

Она обняла меня и крепко прижала к себе. Я задыхалась от счастья. Я была не одна на крыльце, а с Евой. Пусть даже она сейчас скажет мне, что она не моя мать, что она все это выдумала, все равно, она успела, она пришла ко мне в самую тяжелую минуту моей жизни… И она поможет мне вернуть мою дочку. Прямо сейчас, сейчас!

– Я ничем не лучше тебя. – Голос мой исказился от плача, в нем появилось что-то стонущее, кошачье. – Я хуже тебя, потому что я старше, чем была ты, когда оставила своего ребенка…

– Этим ребенком была ты, Валечка, и я очень прошу: прости меня. И то, что ты сейчас здесь одна, а ребенок твой остался там, в этом тоже виновата я. Поэтому я тут. А теперь пойдем, еще не поздно…

Мы повернули и ворвались в густо пахнувшее хлоркой и лекарствами душное помещение – холл родильного дома. Я летела по лестницам, крепко держась за руку Евы, и не слышала ни грубых окликов дежурных, никого…

Я влетела в кабинет той самой акушерки и, подбежав к ней, схватила ее за руку:

– Я передумала, я передумала, я забираю мою дочку с собой… Пожалуйста, отдайте ее мне…

Она растроганно смотрела на меня и на Еву.

– А это – моя мама, – сказала я с гордостью. – Она приехала, понимаете?

– Конечно, понимаю. Я так рада… – Она достала какие-то бумаги и сказала, что ей необходимо оформить документы. Потом выяснилось, что нужна одежда для моей малышки.

– Она в машине, пойдем… пока здесь будут все оформлять, я познакомлю тебя с одним человеком…

Я вышла с ней и спустилась к машине. Из нее тотчас вышел высокий брюнет в светлом пальто. Я посмотрела на него и замотала головой. Мне показалось, что я уже где-то видела это лицо, эти глаза, брови, губы… Снег сыпался на его густые волосы.

– Это, Валентина, твой отец, Паоло… Мы специально прилетели из Рима, чтобы успеть взять тебя и нашу внучку из роддома.