Я подошёл к окну и стал смотреть на спешивших куда-то ранним утром людей. Английский сеттер Теодор тихо дотронулся до моей руки своим холодным носом, как бы напоминая, что пора идти гулять, уж если так рано проснулся. Он смотрел на меня тёмными выразительными глазами и так сильно вертел хвостом, что, казалось, ещё немного, и он у него отвалится.

— Пошли, пошли, дружочек! — сказал я. Услышав мои слова, Теодор весело побежал в коридор.

Мы уже были на пороге, когда зазвонил телефон. Постояв немного в раздумьях, я снял трубку.

— На проводе!

— Здравствуй, Саня! Как дела, здоровье? — раздался в трубке знакомый бас генерала Корабелова, моего бывшего начальника.

— Благодарю, товарищ генерал, за беспокойство! Ничего. Вы как себя чувствуете? — ответил я.

— «Ничего», Саня, так не отвечают! «Ничего», Саня, это пустое место! Понял?

— Тогда — у меня всё хорошо! — засмеялся я.

— А что ты так со мной официально — «товарищ генерал»? — поинтересовался Корабелов. — Случилось что?

— Да нет, всё нормально!

— Ну и прекрасно! А у тебя сегодня с Сокольниковым вроде как праздник?

«Вспомнил!» — обрадовавшись, только и успел подумать я, как генерал, словно угадав мои мысли, сказал:

— Конечно, Саня, помню! И буду всегда помнить тот август!.. Я вот что звоню. Ты бы взял своего друга и заехал бы ко мне на дачу часикам этак к двум, к обеду? А то забыли совсем старика!

— Ну, как же забыли, Иван Фёдорович? Мы же у вас третьего дня были! — удивлённо воскликнул я.

— Были, были… Помню. Ну, так три дня ведь прошло! Давайте, приезжайте. Да и дело к вам есть одно. Очень важное!..

Своей последней фразой генерал меня буквально заинтриговал. В принципе я любил ездить на дачу к Корабелову. Его жена была очень приветливой и хлебосольной хозяйкой. Компании у генерала собирались всегда шумные, весёлые и многочисленные. К нему с удовольствием приезжали и молодые, и старые, ибо все знали, что на даче Корабеловых можно очень интересно провести время, ибо люди к ним приезжали интересные.

Димка Сокольников заехал за мной, как и обещал около двенадцати. Часа через два мы уже подъезжали к даче генерала. Семья Корабеловых была почти в полном сборе. Внуки чистили пойманных карасей, а супруга Ивана Фёдоровича тут же жарила их на большой чугунной сковороде в большом количестве подсолнечного масла. Стол был накрыт в яблоневом саду. Погода стояла отменная. Генерал Корабелов, поглядывая на часы, подошёл к нам и сказал: «Сейчас прибудет сюрприз!»

— Что за сюрприз, Иван Фёдорович? — спросил Сокольников.

— Увидишь! — загадочно ответил Корабелов.

Только он сказал эти слова, как у калитки его дачи остановилась чёрная «Волга» с проблесковым маячком синего цвета на крыше. Из-за кустов сирени мне не было видно, что за важный гость прибыл к генералу. Долго ждать не пришлось. Мы услышали характерный скрип открываемой калитки и в тот же момент увидели идущего навстречу нам человека. На его глазах были большие солнечные очки, но что-то знакомое показалось мне в его походке. Через секунду я уже узнал незнакомца. Это был полковник Климов, помощник — сейчас наверняка уже бывший — Председателя КГБ СССР. Именно после встречи с ним, Климовым, произошли в 1991 году невероятные события…

* * *

Август 1991-го выдался для меня крайне неудачным. Наверное, потому, что именно тогда, летом, я — полковник Павлов, командир диверсионно-разведывательного отряда Главного разведывательного управления Генерального штаба, был убит при исполнении особо важного задания.

Для меня, как, впрочем, и для моих боевых товарищей, вся та давняя история началась с того, что руководству КГБ стало известно об одном секретном объекте ЦРУ США на территории Турции, где под видом обычной турбазы работала тайная лаборатория. На ней проводились исследования очень мощного препарата с психотропным характером действия, способного влиять на человеческое сознание. Этому веществу даже было дано звучное название «ген деструктивного поведения».

Эксперты ЦРУ прочили большое будущее применению данного препарата. Они считали, что разрабатываемое в лаборатории вещество в ближайшем будущем сможет стать даже одним из видов оружия массового воздействия. Препарат был опасен тем, что, накапливаясь в организме, он вызывал у человека желание к разрушению с дальнейшим закреплением этого желания в виде условного рефлекса. Но главное заключалось в том, что стремление к деструктивному поведению могло передаваться по наследству.

В 1991 году ни у кого не возникало сомнения, против какой страны США в первую очередь применит такое оружие. Руководство КГБ тогда приняло решение уничтожить секретную лабораторию. Для выполнения этого задания через территорию третьей страны в Турцию была направлена группа майора Лугового из подразделения специального назначения «Вымпел». Однако ЦРУ от источников в Москве стало известно о предстоящей операции. На маршруте следования группы Лугового была устроена засада, и майор со своими офицерами погиб.

Август 1991-го в Москве был насыщен бурными политическими событиями. Комитет госбезопасности в то лето вообще находился под пристальным вниманием президента и демократической общественности, а потому был не в состоянии провести повторную операцию. Тогда помощник Председателя КГБ, полковник Климов, решил на свой страх и риск обратиться за помощью к начальнику военной разведки генералу Корабелову. Вот так отряд, которым я командовал, был привлечён к выполнению секретного задания.

Мы тогда проникли на объект и уничтожили лабораторию, ликвидировав при этом и самого разработчика психотропного препарата. После этого моя группа в соответствии с планом стала отходить к нашей государственной границе. Но нам это сделать не удалось. На наш след вышло спецподразделение «Дельта Форс», которое начало преследование моей группы, всячески стараясь не допустить её прорыва на территорию СССР. С тяжёлыми боями мы отходили по горным перевалам, стараясь уйти от погони. Я и мои товарищи дрались ожесточённо, отвергая любое предложение сдаться в плен…

Войны без потерь не бывает. Вскоре я остался совершенно один. Мой заместитель, майор Алексей Чернышёв, умер от тяжёлого ранения два дня назад, а лучший друг, прапорщик Сокольников, погиб только что, буквально минуту назад. Его насмерть сразил вражеский снайпер метким своим выстрелом, попав точно в горло. Тело Сокольникова находилось рядом со мной. Шансов уцелеть у меня практически не было. До государственной границы СССР оставалось всего каких-то три с небольшим километра, но дойти до неё я не мог. Мой коленный сустав разнесло в клочья точным выстрелом из снайперской винтовки, а вторым — я был смертельно ранен в грудь. После этого мне оставалось только уповать на помощь, нет, не Всевышнего, а бойцов своего отряда и пограничников. Я ведь прекрасно понимал, что мои ребята обязательно придут, должны были прийти, дабы вытащить всех нас из той передряги, в которую мы угодили. Да и генерал наш не мог позволить себе бросить своих офицеров на произвол судьбы. А по-другому тогда и быть не могло, мы жили совершенно иными законами, когда честь солдата, чувство долга и узы воинского братства считались такими ценностями, за которые не жалко было отдать собственные жизни.