Первое, что меня поразило – черно-белый цвет грунта. Нигде в других районах океана я такого грунта не видел. Причина выяснилась сразу: черный фон давали вулканические породы, базальты. а белые вкрапленники – это обломки домиков балянусов, или, как их еще называют, усоногих раков. Раньше я думал, что усоногие раки – достаточно редкие животные, но, погрузившись на склон Курильского желоба на глубину 700 метров, понял, что ошибался. Балянусов было громадное количество, как живых, так и мертвых; последних даже больше. Стрельчатые, как окна готических соборов, белые пластинки от их разрушенных домиков белели, словно кости погибших воинов.

И вот среди этого поля мертвых показался живой «воин». Одетый в крепкий панцирь, он быстро бежал, как будто на подмогу своим сражающимся товарищам. Это был равношипый краб! Тот самый, которого мы здесь и искали. Близко он нас не подпустил, промчавшись на расстоянии 5 метров от аппарата. Видимость на глубине 650 метров была лучше, чем на шельфе, и можно было надеяться, что снимок получится.

Вскоре на нашем пути оказался очень крупный самец равношипого краба. Несмотря на свою величину, он бежал так быстро, что снимать пришлось в угон, не наводя на резкость. Получится – так получится. Кроме крабов, нам встречались длиннохвостые большеголовые рыбы с крупными печальными глазами – макрурусы. Они держались над самым грунтом и активно работали хвостами, чтобы их не унесло течение. Аппарат они подпускали очень близко, почти вплотную. Им было просто не до нас.

– Встречаются пепельный и большеглазый макрурусы, они могут иметь промысловое значение, – сделал запись в своем блокноте Орлов.

На краю островного шельфа в носовую полусферу аппарата ударило очень сильное течение, и нам стоило больших усилий преодолеть его. Но подводным обитателям это течение было, похоже, во благо, особенно усоногим ракам. Белоснежная зубчатая стена их домиков протягивалась вдоль края крутого склона, насколько хватало глаз. Течение несло балянусам планктон.

Аккумуляторной батарее «Севера-2» пришлось выдать весь ток, на какой она была способна, чтобы преодолеть течение. На краю шельфа обессиленный аппарат просто упал на дно. На питание забортной фотовспышки энергии уже не было. Полежав немного на дне, аппарат стал медленно всплывать. На поверхности нам еще пришлось побороться с течением. Это было постоянное Курильское течение, не слишком сильное, и энергии батареи все-таки хватило, чтобы подойти к борту «Одиссея».

Напоследок, перед тем, как уйти с Курильских островов, мы бросили трал в проливе Дианы. Всего пятнадцать минут траления, и четыре тонны отборного терпуга оказалось на палубе «Одиссея».

Так завершилась наша полуторамесячная подводная «одиссея» на Курилах.

Основные научно-практические результаты наших работ на Курилах были следующие. Первое: командорский кальмар упорно держится в придонном слое воды, причем кальмары выбирают участки дна с наиболее сложным рельефом. Ловить кальмаров в таких условиях донным тралом нерационально. Лучше использовать специальные ловушки с химическим источником света. Второе: равношипый краб на Курилах есть, но крабов немного, и живут они глубоко. Ловить равношипого краба по-легкому, как камчатского краба в Охотском море, не получится. Рассчитывать на большие уловы не приходится. Третье: в верхней части Курильского глубоководного желоба обитает довольно много макрурусов, и они в перспективе могут стать объектами промысла.

Самое главное, что мы поняли: на Курилах еще много неизведанных уголков, изучение и промышленное освоение ресурсов которых может пополнить прилавки наших магазинов новыми морскими деликатесами. Чего стоит один лишь пролив Дианы, где мы обнаружили очень плотное скопление терпуга.

Ценность этой находки я в полной мере осознал много лет спустя, когда, проезжая по федеральной трассе М9 (Москва-Рига), увидел копченых терпугов, которые продавались возле дороги в районе между рекой Западной Двиной и поворотом на Нелидово. Видимо, местные жители закупают мороженую рыбу и коптят её в лесных коптильнях, благо ольхи в Западно-Двинской низменности предостаточно. От копченой рыбы шел такой притягательный запах, что удержаться было невозможно.

– Почём рыбка? – спросил я у одной из женщин, торгующих терпугом.

– От размера зависит, – был ответ, – крупная двести рублей, средняя сто пятьдесят, маленькая сто.

Я купил среднего терпуга, закопченого до золотистой корочки. На вид рыба был очень симпатична, а запах возбуждал такой аппетит, что терпуга я съел, не довезя до Москвы.

Я прикинул, сколько стоит тот наш курильский улов терпуга в виде конечной продукции, лежащей на столиках придорожного нелидовского рынка. Получилось больше полумиллиона рублей всего за 15 минут работы одного промыслового судна. Вот что такое Курилы!

В наших экспедициях не раз бывали случаи, когда гидронавтам приходилось оказывать практическую помощь рыбакам в настройке орудий лова. Нередко в программу рейса включали специальное задание об испытаниях новых моделей тралов, ловушек, ярусов, садков, драг. В этой главе я расскажу о некоторых эпизодах, связанных с подобными работами, подчас довольно курьезных.

Впервые проблема эффективности орудий лова возникла перед гидронавтами в первом рейсе НПС «Ихтиандр». По заданию руководства АзЧерНИРО нам предстояло проверить, насколько эффективно работает обычный донный трал в условиях сравнительно ровного рельефа дна на шельфе Северо-Западной Африки. Перед каждым погружением подводного аппарата «Тинро-2» начальник рейса Марлен Павлович Аронов и его заместитель Борис Владимирович Выскребенцев инструктировали наблюдателей, на что следует обращать внимание. «Подводный аппарат – это как модель трала, – говорил Выскребенцев. – Рыбе все равно от кого убегать: от трала, гремящего цепями и бобинцами, или от подводного аппарата». Наши погружения показали, что разница между тралом и подводным аппаратом все-таки есть: трал производит больше шума и поднимает много мути со дна, в то время как подводный аппарат ослепляет рыбу светом. Однако в первом приближении можно было, по-видимому, принять подводный аппарат за модель трала.

… И вот я на дне Атлантического океана, в районе мыса Кап-Блан, что на западном побережье Африки. Это мое первое погружение в океане. Мы находимся на глубине 100 метров. Дно ровное, песчано-илистое. Течение слабое, видимость около 4 метров. Включаем прожектор и видим: на дне сидят какие-то колючие рыбы. «Скорпены, иначе – морские ерши, – догадался я». Они сидят спокойно, не обращают на подводный аппарат никакого внимания, несмотря на то, что мощный прожектор светит им прямо в глаза. Даем ход. Скорпены остаются неподвижными. «Господи, – да я же тебя задавлю!» – мелькает у меня мысль, когда аппарат приблизился к рыбе почти вплотную. И вдруг – резкий бросок. Скорпена срывается с места и, подняв облачко мути, ныряет под аккумуляторную батарею, закрепленную снизу подводного аппарата. «Вот те раз, – соображаю я. – Так она и под трал нырнет!»

Двигаемся дальше, переваливаем через округлую бровку материкового склона. Течение усиливается. Ила на дне нет, только крупный песок с мелкими ракушками. На дне почти впритирку к грунту плавают маленькие долгохвостые рыбки, макрурусы. Они с трудом удерживаются против течения. Им не до подводного аппарата, лишь бы не снесло течением. Мы проплываем у них прямо над головами: никакой реакции. Я вспоминаю, что в тралах, поднятых на палубу, я таких рыбок не видел. Да и откуда им быть? Трал, должно быть, просто прокатывался над ними.