– …не то, о чем мы договаривались. Мама с папой сказали, что я буду заниматься «Твиттером», ты не имел права вмешиваться. – Он провел рукой по волосам. – Мне плевать. Ты знал. Ты прекрасно знал, что это уничтожит все наши договоренности, так зачем? Зачем ты отправил свое тупое лицо?

Вся моя злость улетучилась, оставив меня стоять на тротуаре со сжатыми кулаками.

– Мне плевать. Господи. Мы выше этого. И родители даже понятия не имели, каковы были правила, иначе они не позволили бы тебе отправить эту фотографию. Значит, ты просто наврал им.

Я стояла у него за спиной и жалела, что вообще предложила ему эту сделку. Он, очевидно, не хотел, чтобы я слышала этот разговор.

– Нет, Итан, не в этом дело. Ты скинул на меня очередную проблему, а потом даже не дал мне самому…

Он повернулся так быстро, что я не смогла никак среагировать на это. Наши взгляды встретились, и он выглядел так взволновано, что мне захотелось отвести глаза куда угодно, лишь бы не смотреть, как он пытается стереть боль с лица, но ничего не может с собой поделать.

– Мне пора.

Я повесил трубку, но в ушах все еще звенели убогие оправдания Итана, когда я развернулся и увидел застывшую, словно олень в свете фар, Пеппер, которая, казалось, хотела сквозь землю провалиться.

Нет, хуже. Которая выглядела так, будто сочувствует мне. Будто у нее в голове крутились шестеренки, и она пыталась придумать, что бы такого сказать в качестве поддержки мне – второму близнецу. Младшему брату, с которым всем приходится разговаривать, чтобы добраться до старшего.

Я переживал, что когда она увидит эту тупую фотографию, то придет в ярость. Что это разрушит хрупкую дружбу, которая только зародилась между нами, и что-то еще более шаткое – то непонятное чувство, которое зародилось между нами в автобусе, когда она пихнула меня локтем или когда застыла, стоило мне назвать ее полное имя.

Но это было хуже. Со злостью я бы еще справился. Но не с жалостью. Особенно такой.

– Джек…

– Через дорогу автобусная остановка – сядешь там и приедешь прямиком к Стоун Холлу.

Пеппер сделала осторожный шаг в мою сторону.

– Ты как?

Я продолжал взглядом сверлить тротуар под ногами.

– Прости, что так вышло с твитом.

– Кажется, это не твоя вина, – сказала она, понизив голос. Значит, она слышала весь разговор. Ну конечно. – Твой брат настоящий придурок.

– Не надо, – огрызнулся я. – Не говори так о моем брате.

Я ждал, что она разозлится и ответит мне, как делает это обычно. Но она просто стояла передо мной, и ее сопереживание было унизительным.

– Мне пора домой.

Она кивнула. Указала головой на остановку через дорогу.

– Мне туда? – спросила она.

– Да.

Она ждала, что я скажу еще что-нибудь, но сказать мне было просто нечего. Знаю, глупо так расстраиваться из-за какой-то фотографии, но это не просто фотография. Это верхушка сраного айсберга. Это каждый наш тупой совместный проект, который Итан начинал с энтузиазмом, но в итоге бросал на меня. Это каждый полдень, когда он оставлял меня одного в кулинарии, чтобы пожить своей тупой идеальной жизнью Итана с идеальными друзьями Итана, и заставлял меня врать родителям в лицо, что он занят чем-то более значимым, чем раскуривание косяка в парке…

Как будто я всю жизнь наблюдал за тенью какой-то луны, которая накрывала мою жизнь, и сейчас наступило полное затмение.

Пеппер пошла к перекрестку, чтобы перейти дорогу, и я, не задумываясь, пошел за ней.

Она шла медленно, поэтому вскоре мы поравнялись и продолжили молча идти рядом. Я не знаю, как можно хотеть отвалить от кого-то, но в то же время следовать за ним как магнит, но Пеппер, кажется, относилась к этому спокойно, то и дело оглядываясь на меня, пока мы шли к остановке.

– Я нормально доберусь до дома, – сказала она.

– Ты уверена?

Пеппер кивнула.

– Я верну тебе проездной в понедельник.

Я перенес вес на пятки, вроде собираясь уйти, но все еще оставаясь на месте. Мы оба увидели автобус, приближающийся к остановке, поэтому он, можно сказать, принял решение за меня.

– Ты точно уверена? – спросил я на всякий случай.

– Да, – сказала Пеппер. – И… спасибо тебе еще раз.

Я ничего не ответил, просто стоял и смотрел, как она садится в автобус и он потом отъезжает от остановки, увозя ее с собой. Внезапно я почувствовал себя таким придурком здесь, в Морнингсайд-Хайтс, в своей шикарной школьной форме и с зализанными назад волосами, которые мама заставила меня причесать перед выходом. В таком виде я до жути напоминал Итана, и это не могло не отрезвить меня, когда я увидел себя в зеркале.

Я тряхнул головой, чтобы выбросить эти мысли, и пошел к станции метро. Я надеялся, что прогулка через весь Ист-Сайд, когда я вышел из метро, немного успокоит меня, но вышло наоборот – погода слишком хорошая для ноябрьского дня, а я сам по себе такой незаметный, что все без конца врезались в меня.

Когда я наконец добрался до дома, кулинария была забита. Итан стоял за прилавком. Посмотрев в окно, я увидел, как он делал селфи с группой хихикающих школьниц. Мама носилась взад-вперед с пачками салфеток, специй и соломок, что могло означать, что папа либо помогает на кухне с готовкой, либо в офисе отвечает на звонки.

В общем, ни у кого нет времени слушать мое нытье.

Тогда я сделал то, чего никогда не позволял себе раньше, – вместо того чтобы идти помогать в кулинарии, сразу поднялся наверх в квартиру. Я закрыл дверь и почувствовал себя словно в вакууме; шум от кулинарии, улицы и машин точно сдуло из моих ушей.

– Как прошло собеседование?

Я уставился на бабушку Белли, которая, как обычно, сидела в кресле со своим ноутбуком на коленях и играла в солитер. Кажется, она почти выиграла. Одной из моих любимых вещей в детстве было наблюдать, как анимированные карты делали флип флип флип флип флип после ее победы. Бабушка даже звала меня в гостиную сделать последний ход, чтобы посмотреть на это.

– Нормально, – сказал я, бросая рюкзак на пол и заваливаясь на диван, за что мне влетело бы от отца, если бы он увидел это. – Как прошло твое утро?

Она махнула в сторону окна.

– Неплохо. Так приятно слышать этот шум с первого этажа.

Я улыбнулся, несмотря на неважное настроение.

– Да, там сейчас полно людей.

– А ты сидишь здесь со мной. – В ее глазах читалось лукавство.

– Я могу помочь тебе спуститься, если ты хочешь.

Ей всегда нравилось сидеть в подсобке за нашим прилавком прямо у окна. Все постоянные клиенты знали ее. Она что-то вроде иконы Верхнего Ист-Сайда – она занималась здесь бизнесом намного дольше, чем многие жили здесь. Но, когда ее здоровье стало ухудшаться, она стала все реже спускаться вниз, потому что сильно уставала да и не хотела там сидеть, пока кто-нибудь из семьи не мог составить ей компанию.