Лоример улыбнулся, почувствовав, что теперь этот человек, в свой черед, изучает его, рассматривает оценивающе.

— Лоример, ты ведь, кажется, еще не знаком с Нуном?

Нун?

— Нет. Добрый день, Нун, — поздоровался Лоример, придавая своему лицу безразличное выражение. Это было нетрудно: он уже почувствовал, как его тело вновь обрело тяжесть, массу, вес.

— Нун Малинверно, муж номер один.

Малинверно лениво поздоровался, а потом снова обратился к Флавии:

— Нам пора, зайчик.

Флавия потушила сигарету, обвязала вокруг шеи свой длинный шарф и надела куртку.

— Приятно было повидаться, Лоример, — сказала она. Малинверно уже двинулся к выходу, не сводя глаз с них обоих. — Ах да, — вспомнила она. — Ты забыл дать мне телефон Пола.

— Конечно, — отозвался Лоример, внезапно почувствовав гордость за ее хитрость. Он взял ручку, записал свой номер телефона и адрес на полях «Стэндарда», потом оторвал от газеты этот клочок и вручил ей. — Пол сказал, звони в любое время. Двадцать четыре часа в сутки.

— Ладно, спасибо, — ответила она невозмутимо. Они вышли из «Кафе Греко», Малинверно обнял ее за шею, и Лоример отвернулся. Он не желал видеть их вместе на улице — мужа с женой. Он не обиделся на нее за то, что она подстроила здесь же встречу с мужем (обычная подстраховка, рассудил он); напротив, его согревало ощущение, что теперь они сообщники, заговорщики. Он знал, что они увидятся снова: от него не мог укрыться тот заряд взаимного притяжения, который проскакивает между двумя людьми. И он знал, что она обязательно позвонит ему: ей понравились его красивые усталые глаза.

104. Pavor nocturnus. Жерар де Нерваль говорил: «Наши сны — это вторая жизнь. Я так и не научился без содрогания проходить через эти врата слоновой кости, ведущие в невидимый мир». Я понимаю, что он имел в виду: подобно тому, как есть в жизни нечто хорошее, нечто такое, что питает, утешает и восстанавливает силы, существует и дурная сторона — тревожная, пугающая, и сон здесь не исключение. Сомнамбулизм, сомнилоквия, апноэ, энурез, бруксизм, инкубус, павор ноктурнус. Снохождение, сноговорение, храп, недержание мочи, скрежет зубовный, кошмар, ночные страхи.

Книга преображения

В ту ночь он почти не спал. Ничего удивительного: он не слишком-то хотел засыпать — его голова была занята мыслями о встрече с Флавией. Он без особого успеха анализировал различные противоречивые подробности, почти не продвигаясь в истолковании зыбких нюансов и настроений — всех этих мгновений враждебности и дружелюбия, ироничных и ласковых интонаций, любопытных и недоверчивых взглядов. К чему же все это сводилось? А это предложение о поцелуе — что оно означало? Говорила она серьезно, или это была просто бравада, попытка соблазнения — или жестокая форма издевательства? Он лежал в постели, прислушиваясь к нарастающей ночной тишине, которая всегда лишь приближалась к полному беззвучию, но никогда не достигала его: ему то и дело мешал то скрип тормозов далекого грузовика, то сирена или автомобильная сигнализация, то шум от двигателя такси. А еще позднее, в предутренние часы, появлялись первые реактивные самолеты, прилетавшие с Дальнего Востока — из Сингапура и Дели, из Токио и Бангкока. Они снижались и пролетали над городом, устремляясь к своей конечной цели в аэропорту Хитроу, и басовитый гул их моторов напоминал звуки морской волны, будто медленно разбивавшейся где-то в вышине. Потом Лоример все-таки ненадолго уснул, и в голове его поселилась странная убежденность: он точно знал, что теперь его жизнь круто изменилась, отныне ничто не будет как прежде.

Когда Лоример пришел на работу, он услышал, как Хогг громко распевает: «Моя подружка в Каламазу-зу-зу», и — сразу понял, что Торквил уволен.

Он задержался, переждал, пока Хогг пройдет, и незаметно проскользнул к себе в кабинет. Там он тихо сел за стол и принялся усердно просматривать газетные вырезки про Дэвида Уоттса, а потом читать по диагонали его небрежно, на скорую руку написанную биографию, вышедшую пару лет назад и озаглавленную «Дэвид Уоттс: По Ту Сторону Загадки». Выяснился самый интригующий факт его биографии — а именно то, что «Дэвид Уоттс» — сценическое имя. Родился же он под именем Мартина Фостера в Слоу, где его отец работал в Водном департаменте Темзы помощником управляющего обширными работами на полях орошения к западу от аэропорта Хитроу. Любопытно, подивился Лоример, зачем это он сменил одно невыразительное имя на другое. Остальные подробности его жизни на пути к признанию и славе были ничем не примечательны. Он был единственным ребенком в семье, способным и необщительным, рано проявил талант к музыке. Потом он бросил учебу в Королевском колледже и вместе с приятелем, Тони Энтони (может, это тоже сценическое имя?), сколотил рок-квартет, который вначале назывался просто «Команда», а потом преобразовался в «Дэвида Уоттса и Команду». Первые три их альбома стали дважды платиновыми; был затянувшийся флирт с девушкой по имени Даниэль, которая сначала работала в каком-то музыкальном издании, а потом сделалась любовницей Дэвида Уоттса и переехала жить к нему; они вместе совершили два аншлаговых турне в США… Лоример был разочарован: пока все очень предсказуемо. Биография завершалась на бравурной ноте, пророча звезде блестящее будущее: оставалось завоевать весь мир; ходили слухи о беременности Даниэль; творческие силы были неиссякаемы. Казалось, что нет ничего невозможного.

Все это было написано два года назад, а газетные вырезки восполняли эту историю с того места, на котором закончилась биография. Роман с Даниэль натолкнулся на риф: она ушла от Дэвида, заболела, сделалась анорексичкой, исчезла, вероятно, вытравила плод (это породило бесконечные сплетни в «желтой» прессе о пропавшем ребенке Дэвида Уоттса). Группа музыкантов с треском распалась; Тони Энтони предъявил иск, а потом уладил дело без суда. Даниэль обнаружилась в Лос-Анджелесе — едва откачанная, изможденная, отверженная. Теперь она жила с каким-то опустившимся бывшим рок-музыкантом и с привычной и неутомимой злобой поливала грязью Дэвида Уоттса («эго-маньяк», «неуправляемый урод», «сатанист», «нацист», «коммунист», «марсианин», «отморозок» и так далее). Дэвид Уоттс выпустил свой первый сольный альбом, наняв лучших в мире «сейшн»-музыкантов, — «Ангцирти», который, вопреки всем ожиданиям, стал продаваться лучше всех прежних. Было запланировано восемнадцатимесячное мировое турне по тридцати пяти странам. Вот тогда-то у Дэвида Уоттса и случился нервный срыв.

Здесь газетные вырезки сменялись страховыми полисами. Был выставлен иск на 2 миллиона фунтов — за расходы, понесенные в связи с отменой турне. Пролистывая документы, Лоример наткнулся на многочисленные письменные показания врачей и психиатров с Харли-стрит, засвидетельствовавших под присягой подлинность постигшего Дэвида Уоттса кризиса. Как только первые оценщики убытков из «Форта Надежного» взялись за дотошную проверку каждой расписки, каждого счета, начали приходить письма — одно другого сердитее — от компании «Ди-Дабл-Ю Менеджмент лимитед», подписанные менеджером Дэвида Уоттса, неким Энрико Мерфи. Был удовлетворен полуторамиллионный иск о компенсации за потерю выручки; заплатили также двум крупнейшим аренам (футбольный стадион в Нью-Джерси, сухой док в Сиднее, Австралия) и нескольким надежным иностранным импресарио. Последним в папке лежало очередное письмо от Энрико Мерфи, в котором он сердито требовал выплатить не менее 2,7 миллиона фунтов и угрожал судебной тяжбой в отместку за эту «чудовищную волокиту», подрывавшую и без того хилое здоровье его клиента. Более того, он был готов и даже хотел вынести все это на публику: пресса ведь так охоча до новостей о Дэвиде Уоттсе.