Добежав до ручья, Мари прыгнула в воду. Лишь тогда она оглянулась, но и поляна, и берег, где лежала Леда, были скрыты за дымовой завесой. Мари отпустила Ригеля, и тот поплыл рядом; одной рукой Мари касалась его мокрого меха, чувствуя, что щенок здесь, жив и невредим. Когда они перебрались на другой берег и стали карабкаться по откосу, Ригель держался рядом, будто тоже черпая силы близ нее. Взобравшись на самый верх, Мари, несмотря на усталость, снова взяла щенка на руки и, не зная, как быть, что еще делать, побежала в сторону дома.

До самого ежевичника она не сбавляла шаг, а там рухнула без сил, не выпуская Ригеля. Он лежал клубочком у нее на коленях, едва дыша, не шевелясь, лишь глядя на Мари янтарными глазами, которые вдруг показались ей бездонными и всеведущими.

Мари чувствовала его беззаветную любовь, их узы.

Все прочие чувства притупились.

С каждым ударом сердца она будто каменела.

– Мама умерла, – сказала Ригелю Мари, тщательно выговаривая слова, пробуя их на вкус, пытаясь осознать.

Ригель не отозвался. Он, против обыкновения, даже не склонил набок головы, не повернулся к ней ухом в знак того, что слушает, а только смотрел на нее древними, мудрыми глазами.

Слова произнесены вслух. Леда умерла на ее глазах. И все же ее смерть не укладывалась в голове: в нее трудно, невозможно было поверить – труднее, чем в любую из маминых легенд. Мари крепко зажмурилась. Оживлю ее силой мысли! Представлю ее живой и вдохну в нее жизнь!

– Ригель! – Мари открыла глаза и устремила на щенка внимательный взгляд. – А вдруг я ошиблась? Вдруг меня подвели мои глаза? Что, если мама не умерла, а всего лишь ранена? – Ригель не издал ни звука. – Я должна вернуться, проверить. Если она ранена, я ее вылечу ночью, когда взойдет луна – я знаю, что смогу! И даже если она в самом деле умерла, нельзя ее там оставлять, насекомым на растерзание. – И чем дальше, тем больше верила Мари в свои слова. Выбора нет. Жива Леда или погибла, надо вернуться за ней.

Мари осторожно сдвинула Ригеля с колен и с трудом встала, ноги подгибались. И, повинуясь скорее чутью, чем разуму, она повернулась лицом к западу, к солнцу.

– Рядом, Ригель! Будешь мне помогать. – Ригель тоже повернулся и уставился в небо. Глаза его тут же вспыхнули. Мари подняла руки над головой, к желтому раскаленному шару – и ощутила, как тело наливается силой и теплом. Это длилось лишь миг. Набравшись силы, девушка опустила руки, взяла Ледин посох, раздвинула ветви ежевики и повела Ригеля по извилистой тропке к норе. Очутившись дома, Мари тотчас приступила к делу. Сначала напоила Ригеля, потом стала пить сама – большими, жадными глотками. Огонь будто иссушил ее изнутри, оставив после себя жажду. Затем Мари направилась в комнату матери. Не позволяя себе отвлекаться на посторонние мысли, проверила лекарскую сумку, которую Леда носила с собой каждый вечер. В опрятной плетеной сумке хранились повязки и мази, травы и притирания. Мари убедилась, что там достаточно бальзама и сильнейших маминых средств против боли. Собравшись с духом, она обратилась к Ригелю:

– А ты оставайся дома. Не знаю, здесь Псобратья или уже ушли. Не… нельзя допустить, чтобы они тебя увидели. Я не выдержу, если и тебя потеряю, Ригель. – Мари начала уверенно и твердо, но щенок, слушая ее, заскулил, засопел от волнения, и голос ее сорвался. Мари встала на колени, взяла в ладони его мордочку, заглянула ему в глаза, пытаясь передать свои мысли. – Прошу, не грусти. Сиди тихо, пожалуйста. Дожидайся меня, и все. Я к тебе вернусь, обещаю. Слово даю. Ты один у меня остался. Я не выдержу, если и тебя потеряю, Ригель, – повторила она. И, по-прежнему глядя ему в глаза, мысленно нарисовала его: вот он свернулся на лежанке, смотрит на дверь, ждет.

Мари обняла щенка, поцеловала и скорее, пока сердце не лопнуло от боли, рванула к двери. Она знала, что щенок идет следом. Знала, что захлопнула дверь перед самым его носом, но не в силах была оглянуться. Сомнения длились лишь миг, пока она, точь-в-точь как мать, прикасалась к образу Богини, вырезанному над сводчатой дверью. Глядя на дивный лик, Мари молилась – безмолвно, от всего сердца. «Я не жду, что ты заговоришь со мной, Мать-Земля. Знаю, я не такая, как твой народ, но мама – одна из них. Она твоя. Не для себя прошу, а для нее. Молю тебя, молю, спаси Леду – Жрицу Луны, мою маму, моего лучшего друга».

Держа мысли в узде, Мари пустилась бегом по оленьей тропе. Она не позволяла себе думать о том, что Ригель сейчас один в норе, мается и тоскует. Не могла признаться себе, что вместе с ним оставила и часть себя – возможно, лучшую часть. Не помышляла ни о каких «если» и «может быть». Заперла на замок все чувства. Будет еще время все обдумать и перечувствовать – а сейчас надо доставить маму домой.

Мари почувствовала запах дыма раньше, чем услышала журчанье ручья. Она сбавила шаг, сошла с тропы и стала молча красться вперед, то и дело замирая, прислушиваясь. Заслышав мужские голоса, она стала двигаться еще медленнее, хоронясь в густом кустарнике.

Наконец она достигла крутого обрыва над водой. Мари легла на живот, подползла к краю, не спеша огляделась.

Лес, против ее ожиданий, не был объят пожаром, лишь Поляну собраний заволок дым, и Мари мало что удалось разглядеть. Когда переменился ветер и развеял дым, из пелены выступили трое. Они сняли рубахи и хлестали ими по тлеющей листве. Ива, послужившая Мари укрытием, была опалена, а кусты близ нее сгорели дотла, но это было худшее, что сотворил пожар. Очевидно, охотники не дали огню расползтись и теперь стремились побороть его окончательно. Два малыша-терьера трудились бок о бок со своими спутниками – поднимали лапами тучи свежей земли и забрасывали ею тлеющие участки, чтобы не уцелело ни искры.

Конечно, терьеры все понимают. И Ригель понял бы. Будь он рядом, он тоже помогал бы мне тушить пожар.

Едва успев об этом подумать, Мари невольно потянулась, ища рядом собаку-спутника, ее тепло и поддержку. Отсутствие Ригеля зияло открытой раной.

Мари уперлась ладонями во влажную землю, собралась с мыслями, окинула взглядом ближний берег. Леду она увидела сразу. Та лежала в прежней позе – лица отсюда не было видно, но голова была повернута под неестественным углом.

Ну и что! Все равно она может быть жива! Я сумею раздуть и малую искру жизни.

Мари целиком сосредоточилась на матери, желая, чтобы та шевельнулась, хотя бы чуть-чуть.

Леда не двигалась.

– Ник! Тадеус! Сюда, на помощь! Не могу потушить дерево!

Мари перевела взгляд на самого молодого из охотников: тот что есть силы махал остальным: рядом с остовом ивы вспыхнул поваленный кедр. Ник и Тадеус бросились на помощь, бороться с новым пожаром.

Мари не теряла времени. Пригнувшись к самой земле, она соскользнула с обрыва к Леде, опустилась рядом с ней на колени, легонько тронула мать за плечо.

– Мама!

Плечо Леды было холодным и уже понемногу коченело.

Мама умерла.