На утренней репетиции Папаша был в ударе. Он кричал, кривлялся и топал по сцене, как буйный больной. Поет он плохо, но это сходит ему с рук, потому что половину строк он хрипло вопит с кокни-акцентом. Стоит прийти на представление, лишь чтобы услышать, как из уст человека, обычно говорящего с крутым оксфордским произношением, вылетает этот говор лондонских низов. Он то и дело выкрикивал: «Мотор!», «Не переиграй Оливера!», «Они пришли посмотреть на меня, а не на твою лысину!» Даже Викинг толком не понимал, что он несет.

К сожалению, Папаша вернулся с обеденного перерыва в совершенно невменяемом состоянии. От него несло перегаром, он вконец обезумел и стал на всех нападать. Когда он споткнулся и упал в оркестровую яму, Викинг оттащил его и отправил домой. Хор Феджина в полном составе таращился на него в смущенном молчании, а он, шатаясь, вышел из театра, по-прежнему бормоча себе под нос что-то на кокни.

На вечернюю репетицию явилась Ева. Она играет Нэнси, проститутку. Когда Викинг заявил, что сделает ее похожей на подзаборную шлюху, все пятнадцать присутствующих мальчиков облизнулись и представили нашу полногрудую учительницу по актерскому мастерству в облегающем комбинезоне с кожаным кнутом (по крайней мере, я представлял ее именно так). Хотя не уверен, были ли в викторианской Англии такие комбинезоны, не говоря уж о кнутах.

С удовольствием пропустил первое «свободное время» в этом семестре.

На сегодняшнем уроке английского Папаша снова был в лучшей форме. Он заставил Саймона прочесть «Оду греческой урне» Китса, остервенело отбивая ритм по столу левым башмаком, который он снял. Саймон все время сбивался, а Папаша кричал и лишь сильнее ударял по столу. У окна собрались любопытные зеваки и стали наблюдать за этим цирком. Увидев их, наш чокнутый учитель запустил в них башмаком. Мальчишки разбежались, а Папаша не моргнув глазом стянул второй башмак и продолжил свою безумную барабанную партию, которая прекратилась лишь с пронзительным звонком на перемену.

13.30. Дома у Папаши полный бардак. Раковина до краев завалена грязной посудой, постель неубрана, а пол гостиной покрыт слоем старых газет, грязных носков и пустых винных бутылок. За обедом, состоявшим из бутылки красного и бутербродов с ореховым маслом, Папаша признался, что его жена ушла на каникулах. Почему, он не сказал, а я не стал допытываться.

После обеда мы обсудили последний том «Властелина колец» (я уже дочитал до 891-й страницы и отчаянно пытаюсь оттянуть время до конца как можно дольше). Папаша был очень рад, что мне понравилась книга, я это видел. Мы вместе прочли отрывок про осаду Гондора — Папаша каждого персонажа озвучивал разными голосами. Потом мы поговорили об участниках школьной пьесы, и Папаша заметил, что Еве не помешало бы хорошенько развлечься, чего Укушенный ей обеспечить не может, будучи полным занудой, кому в самую пору служить в похоронном бюро.

К этому времени язык у него уже совсем заплетался, поэтому я вежливо поблагодарил его за обед и вернулся в корпус.

Сегодня на религиозном образовании темой обсуждения было «Люби соседа своего». Гоблин оживил дискуссию, спросив преподобного, можно ли любить соседа, если он сатанист. Преподобный глубоко задумался, ласково улыбнулся и произнес: «Господь любит всех, Алан (настоящее имя Гоблина). Даже тех, кто от него отвернулся». Затем Рэмбо спросил: «Значит ли это, преподобный, что с соседями можно заниматься сексом?» Преподобный покраснел и ответил: «Не сексом, Роберт (настоящее имя Рэмбо), то есть… хмм… конечно, если ты женат на своей соседке…» Я решил заполнить паузу, вызванную его замешательством. «Но если вы женаты на соседке, преподобный, почему она — то есть ваша жена — живет не с вами?» — спросил я самым своим невинным младенческим голоском. Тут бедолага наконец понял, что его загнали в угол, и, судя по смешкам и хихиканью, все остальные в классе тоже это поняли. «Не знаю, Джон (мое настоящее имя), — ответил он. — Кажется, мы отклонились от темы…»

Потом стало еще хуже. Гоблин спросил, правда ли, что, если заняться сексом с сатанистами, у тебя член отвалится. Преподобный ответил, что не знает. Тогда Рэмбо спросил, занимался ли преподобный когда-либо сексом с двумя лесбиянками. Преподобный в отчаянии взглянул на часы и, воскликнув: «О боже, вы только посмотрите на время!», отпустил нас на пятнадцать минут раньше.

14.30. Первая тренировка по регби с тренером мистером Лилли (наш учитель рисования). Одетый в длинные штаны, белые носки и теннисные туфли, мистер Лилли, несомненно, отличается от других тренеров, которые ходят в тяжелых башмаках, пронзительно дуют в свисток и рявкают, как псы, отдавая приказы. Мистер Лилли — пацифист, одержимый тем, как бы мы не покалечились. Он не использует свисток и дает сигнал об окончании игры, хлопнув в ладоши. (По его мнению, свистки символизируют давление власти.) Его стратегия — что все должны веселиться и бережно обращаться друг с другом. Так что пока остальные команды на других площадках надрывали кишки, команда «Г» неспешно пробежалась вокруг поля, после чего попила водички и отдохнула в тени деревьев. Потом мы встали в кружочек и стали бережно кидать друг другу мячик. Лилли сказал, что приемами блокировки мы займемся в четверг. В субботу наш первый матч со школой Линкольна, и Лилли уверен, что мы их порвем. После того как мы целый час топтались на поле, как девчонки, он отпустил нас. По пути домой я видел, как тренируется перед выходными сборная старшеклассников: их игроки казались огромными, стремительными и страшными, как сами черти. Я узнал Грега Андерсона и Берта. Толпа мальчишек наблюдала за их тренировкой с глазами, полными восторга и благоговения.

08.00. Учителя с мрачными лицами собрались в зале; кое-кто шептался, другие смотрели на нас пустыми взглядами. Глок шел позади; его профессорская мантия развевалась, словно под порывами ураганного ветра. Видок у него тоже был недобрый. Взойдя на кафедру, он проверил микрофон, постучав по нему пальцем, и приказал нам садиться.

— Сегодня утром мы поднимем школьный флаг лишь на половину высоты. — Он печально посмотрел на потолок, будто заметил, что крыша протекает. — Сегодня мы оплакиваем кончину прекрасного друга и сотрудника этой школы, человека, который посвятил всю жизнь служению идеалам, которые дороги нам всем. Учитель, друг, хозяин и слуга. Сегодня мы оплакиваем смерть Джона Райли Криспо. Опустим же все головы и произнесем молитву.

Я не молился.

Меньше месяца назад я сидел рядом с Криспо на его веранде, глядя на звезды и слушая его рассказы о войне. Я вспомнил, как он пришел к нам на репетицию на прошлой неделе, каким дряхлым и хрупким он показался мне тогда. Его чудесное старое лицо стояло у меня перед глазами как живое. Как мне было жаль, что я не могу поговорить с ним снова — хотя бы чтоб попрощаться. Но было слишком поздно: Криспо ушел навсегда.

Молитва закончилась, и мы вышли из зала. У большинства был грустный вид, когда они пошли к своим классам. Я шагнул в серый осенний туман, отчаянно глотая слезы.