— Ну что, неудачники, готовьтесь к тому, что я буду держать вас на короткой привязи. Покороче карликова… — Я оглянулся вокруг. Неужели Викинг правда сказал то, что я только что услышал, или мне одному показалось? — В следующие пять месяцев эта пьеса должна стать единственным, что существует в вашей жизни. Это не тупая любительская школьная постановка; с такой пьесой не стыдно будет выступить на любой профессиональной сцене мира! Я требую от вас выносливости, дисциплины и, самое главное, творческого духа!

Викинг вызвал Ллойда Кресвелла (которому досталась роль Ловкого Плута) и меня и представил нас остальной труппе.

— Вот наши звезды. Помогайте им, как можете, потому что, клянусь Богом, помощь им пригодится!

Я заметил среди участников труппы Джеффа Лоусона — он улыбнулся мне и показал поднятый вверх большой палец. Я был рад видеть хоть одно дружелюбное лицо.

Викинг раздал нам сценарий и ноты, несмотря на то что большинство участников не владели нотной грамотой. Затем он раздал расписание репетиций. Труппа состоит из трех хоров, группы мальчиков из работного дома (это самые маленькие и маленького роста — вроде меня), шайки Феджина (мальчики среднего роста) и хора лондонцев (в основном состоящего из третьекурсников и выпускников). Каждая группа будет репетировать дважды в неделю. А я должен присутствовать почти на всех репетициях. Впрочем, меня это устраивает. Репетиции будут проходить по вечерам, с понедельника по пятницу в восемь, а в воскресенье — длиться целый день. Укушенный должен будет дать мне особое разрешение, и мне не надо будет посещать самостоятельные занятия после половины восьмого и уходить из школы в «свободное время» в воскресенье. Начало завтра вечером!

Когда мы вернулись в спальню к отбою, то обнаружили, что кто-то вынес через окно все наши матрасы и разложил их на крыше ризницы. Шел дождь, и все они промокли. Пи-Джей Лутули пришел в бешенство и немедленно вызвал Щуку и Девриса, который стали отрицать свою причастность к злой шутке. Укушенному пришлось открыть прачечную, и мы в пижамах зашагали за новыми матрасами. Лутули поклялся умертвить шутника медленной болезненной смертью.

Среди ночи нас разбудил Щука и спросил, не описались ли мы во сне. Рэмбо кинул в него ботинком, который попал прямо в голову. Щука завизжал и исчез, а мы проводили его радостными криками — 1:1 в нашу пользу.

Спустя несколько недель ожидания наконец наступил великий день — наша первая репетиция в музыкальном классе. Я так нервничал, что мои руки и голос дрожали, как стая сусликов. К счастью, сегодня мне не надо было петь соло — мы репетировали длинное вступление («Еда, чудесная еда») и песню «Оливер» с хором мальчиков из работного дома. Винтер со Смитом были в хоре и нарочно игнорировали меня. Мисс Робертс и мистер Стурджин (дирижер) разобрали с нами партитуру по шагам. Мистер Стурджин совершенно лыс и как две капли воды похож на детектива Коджака[34](собственно, так его и прозвали). Он махал палочкой, грозясь выколоть нам глаза, и кричал, что мы поем слишком медленно (или быстро). Винтер расплакался без причины, и Викингу пришлось вывести его из класса и успокоить. После репетиции Викинг похлопал меня по спине и сказал:

— Слышал, завтра у тебя праздник, Мильтон. С днем рождения и… хмм… удачи.

Возвращался в корпус, глядя на звезды. Из-за всей этой суматохи с репетициями и началом нового семестра я совершенно забыл про свой день рождения. Завтра меня наверняка подвергнут страшной пытке. (Надеюсь, хоть не купанию в сортире.) Наконец я решил, что будь что будет, и спокойно зашагал в спальню, где было тихо и все уже уснули.

С днем рождения, Малёк! Сегодня мне исполнилось четырнадцать. (Я родился в один день с Адольфом Гитлером.)

Позвонили родители и Русалка, а Вомбат прислала открытку, написанную маминым почерком. Кроме этого, никто больше и не заикнулся насчет дня рождения. Даже не подмигнул, не посмотрел подозрительно — ничего. Возможно ли, что случилось невообразимое и о моем дне рождения забыли? (К сожалению, это очень сомнительно, так как каждому ученику в школе выдают список, где указаны точный возраст и дата рождения всех его однокашников.)

После обеда Папаша вызвал игроков нашей команды по крикету в свой кабинет. Оказалось, нас пригласили на фестиваль по крикету в Кейптаун на июльские каникулы. Папаша спросил, кто из нас захочет поехать. В воздух тут же взметнулись одиннадцать рук. Папаша провел рукой по седеющей щетине на подбородке и впервые с начала семестра улыбнулся. «Почему-то меня это не удивляет», — сказал он и приказал нам идти взмахом трости. Все ребята из команды собрались на улице и принялись взволнованно обсуждать предстоящую поездку в Кейптаун. Вот это подарок на день рождения! Наконец я пошел встать в очередь на обед, но тут меня окликнул Папаша:

— С днем рождения, Мильтон.

Он вручил мне подарок (кое-как завернутый в рождественскую бумагу) и зашагал к учительской. Я сунул сверток под рубашку и помчался в спальню, где спрятал его в самой глубине шкафчика. Только идиот оставит столь красноречивую улику на полном виду у Безумной восьмерки!

20.00. В сегодняшней репетиции участвуем только Ллойд Кресвелл и я. (Он зовет меня Оли, а я его — Плутом.) Работали над сольными партиями, а лысый Коджак снова размахивал дирижерской палочкой, грозя нас покалечить. Викинг лишь наблюдал, время от времени делал замечания или просил нас что-нибудь изменить. Мисс Робертс играла на пианино, никак не реагируя на вопли бесноватого Коджака, разве что чихнула пару раз и высморкалась в платок.

В середине репетиции вошел Криспо. Он выглядел совсем дряхлым и больным и держался за Глорию. Та усадила его в кресло у пианино. Он склонил голову набок и приставил руку к уху, чтобы лучше нас слышать. Я спел пару сольных партий и не мог не заметить, что старый одуван слегка покачивается в такт музыке и улыбается, а по его лицу текут слезы. Когда я допел, он с трудом поднялся на ноги, помахал мне и показал победоносный знак, после чего Глория вывела его из комнаты. Мне хотелось побежать за ним и проверить, все ли с ним в порядке, но Викинг приказал нам снова спеть «Теперь это твой дом».

Обратно шли вместе с Плутом, восторженно обсуждая пьесу и то, что нам достались главные роли. Наконец Плут попрощался со мной и пошел по тропинке, идущей к его корпусу — вдоль входа в часовню и через автостоянку. Я же решил немного потянуть время перед возвращением в спальню, надеясь, что к моему приходу Безумная восьмерка уже уснет, и пошел по той же тропинке, но вместо того, чтобы продолжить путь к автостоянке, зашел в часовню.

На алтаре горели три свечи, и в помещении было тепло и уютно — в отличие от того вечера в прошлой четверти, когда мы устроили ночное купание. Я сел в заднем ряду и стал внимательно прислушиваться к подозрительным звукам (возможно, потусторонним). Но, не считая грохота старого товарняка до Йоханнесбурга, проходящего ровно в 23.00, все было тихо. Я думал о пьесе, о Русалке, о том, как выиграл грант, и о поездке на фестиваль. О том, что мне исполнилось четырнадцать, и о старом мистере Криспо, который улыбался и плакал… А потом я сделал странную вещь. Я сказал «спасибо», и это получилось как-то само собой. Мой голос разнесся по пустой часовне, прозвучав на удивление громко и полнозвучно — он был совсем не похож на голос Малька. Может, это знак Божий и мои дни в качестве Малька сочтены?