Молевой сплав служил не только для снабжения лесом промышленных предприятий. Города получали молевым сплавом дрова. Поскольку нехватка топлива стала ощутимой гораздо позже, чем дефицит стройматериалов, то и массовый молевой сплав начался позже, чем плотовой, в эпоху максимального дефицита дерева в XVIII веке.

Молевой сплав, как правило, осуществлялся на более коротких расстояниях, чем плотовой. Там, где шел сплав плотов, молевой сплав был невозможен, так что для молевого сплава готовили ручьи и реки, где не работали плотогоны. А в тех местах, где все же осуществлялось и то и другое, транспорт отдельных бревен оставляли на зимнюю половину года, когда река была в основном свободна от крупных плотов. Для молевого сплава дерево накапливали на специальных «древесинных лугах». Такой луг должен иметь небольшой угол наклона, чтобы стекала вода, а дерево высыхало (для лучшей плавучести). В некоторых случаях в качестве таких лугов использовались естественные склоны, в других нужно было «помочь» природе, проведя специальные земляные работы. Когда подходило время сплава, дерево спускали в воду, лучше всего в пруд (Schwellweiher) за специально построенной деревянной загородкой-запанью (Klause). Когда запань открывали, то вместе с волной, толкаясь и громоздясь друг на друга, отправлялись вниз по реке и бревна. На месте прибытия, где их выставляли на продажу, бревна доставали из воды. Площади, на которых можно было купить древесину, назывались «древесинные рынки» (Хольцмаркт – Holzmarkt) или «древесинные сады» (Хольцгартен – Holzgarten). Об этом напоминают сегодня названия площадей и улиц в Потсдаме, Штутгарте, Дахау и многих других местах.

Развитие лесосплава – как молевого, так и плотового – привело к тому, что в высокоствольных лесах гор Центральной Европы, в удаленных от населенных пунктов лесистых регионах, а также по окраинам зоны бореальных хвойных лесов появились огромные бреши.

После того как вырубали и вывозили наиболее высокие деревья (самые высокие деревья в Шварцвальде и сегодня называют «голландские пихты»), приступали к деревьям поменьше – для молевого сплава. Совсем молодые хвойные деревца вырубали для изготовления виц, которыми плотили (связывали) бревна. А после завершения всех рубок в те места, которые когда-то были лесом, приходили пастухи со своими коровами, козами и овцами. Теперь здесь пышно разрастался вереск – он и раньше встречался в лесу, но в нижнем ярусе под деревьями был не так заметен. Скот ел его неохотно, поэтому пастухи поджигали вересковые заросли, чтобы лучше росли травы. Вместе с вереском, который, впрочем, вскоре после пожара начинал снова расти вместе с травой, повреждали и молодые проростки деревьев, подраставшие из накопившихся в почве семян. Уничтожение леса стало теперь по-настоящему радикальным: поневоле удивишься тому, что в VIII веке все же оставались леса, в которых можно было заниматься ремеслом, используя дерево.

Высокий уровень потребления древесины, вызванный перестройкой стратегии поселений в Средние века, казалось, прямым путем вел к экологической катастрофе, к превращению леса в степь, что – а это было хорошо известно в Европе с ее опытом классического гуманизма! – внесло когда-то серьезный вклад в гибель многих античных культур.

В течение Средних веков вокруг деревень и особенно городов образовались обширные открытые пространства. Вдоль рек, по которым можно было спускать плоты или отдельные бревна, и по побережьям морей лесов также уже не было. В домах обеспеченных горожан, а главное – при княжеских дворах выросли жизненные стандарты, а это значило, что людям требовалось все больше и больше леса. Его использовали не только для строительства все более представительных и грандиозных зданий, все более вместительных кораблей, перевозивших все больше товаров из дальних стран, и для отопления все более просторных помещений, но людям хотелось иметь все больше разных вещей – деревянных, металлических, стеклянных и глиняных. Даже тогда, когда эти вещи были сделаны не из дерева, оно в любом случае требовалось для их изготовления. Древесина нужна была и для получения соли, а ее потребление также росло – ведь людям нужно было хранить продукты, а без консерванта – соли, они бы портились. Ее использовали для мяса, молочных продуктов, хлеба и изделий из теста, для овощей и даже фруктов – ведь в то время не было ни холодильников, ни морозильных камер. Из всего этого ясно: в той мере, в какой росли жизненные притязания, рос и уровень потребления древесины. И в той же мере уничтожались леса. Лес как источник сырья терпел все, отвечал за все, и лишь в редких случаях люди в Средние века и раннее Новое время задумывались о том, чтобы сделать что-нибудь для его восстановления.

Получать большие объемы древесины вблизи населенных пунктов было невозможно. Там, где работали плотогоны и лесосплавщики, ремесленных предприятий, перерабатывающих древесину или нуждающихся в топливе, тоже быть не могло. Их располагали там, где еще оставался лес.

В предыдущей главе речь уже заходила о том, как много леса потребляли солевары. В солеварни Люнебурга можно было доставлять лес вверх по течению Ильменау. Но в других регионах, например на востоке Верхней Баварии, возникали сложности. Хотя там, на краю Альп, текли бурные реки с большими перепадами высот и было удобно транспортировать лес вниз по течению, но, в отличие от Ильменау, тянуть его против течения было невозможно. Когда в солеварню Райхенхалля по Заалаху перестало поступать нужное количество леса, возник дерзкий проект. В 1616 году от Райхенхалля до Траунштайна был протянут солепровод, и в Траунштайне основали новую солеварню. Сюда можно было спускать лес молевым сплавом по Трауну, так что Бавария могла оставаться поставщиком соли. Об этом стоит сказать не только потому, что речь идет об уникальном техническом сооружении – солепровод из выдолбленных еловых стволов протянули на расстояние более 20 километров, но и потому, что уже не лес доставляли туда, где были соль и солеварни, а наоборот – соль отправляли в места, где еще был лес. В Райхенхалле было тогда достаточно леса, чтобы построить штольни, но уже недостаточно для работы солевых сковород; большая часть райхенхалльской соли производилась тогда в Траунштайне, где использовался лес из бассейна Трауна. Позже леса и там стало мало, поэтому в 1810 году был построен еще один солепровод, длиной более 40 км, от Траунштайна до Розенхайма. Для поставленной там солеварни использовали лес с рек Инн и Мангфалль.

Когда снабжение солеварен лесом превратилось в проблему, началось сооружение так называемых «градирен» (Gradierwerke), позволявших получать соль с меньшими затратами древесины. Однако сначала нужно было выстроить саму градирню – каркас из мощных бревен, увешанный со всех сторон крупными метлами-вениками из сильно разветвленных побегов терновника и боярышника. В верхнюю часть градирни соляной раствор закачивался насосами, работающими от расположенных поблизости водяных мельниц. Затем раствор медленно стекал по тонким веткам колючих кустарников вниз, значительная часть воды при этом испарялась, и концентрация соли в растворе возрастала. Теперь, чтобы получить из раствора сухую соль, требовалось гораздо меньше дров. Градирни строили во многих регионах. Прекрасно сохранилась и функционирует по сей день градирня в Бад Кезене на реке Зале, работают градирни и в Бад Ротенфельде, и в Бад Зодене на Верре, в Бад Наухайме и Бад Райхенхалле. Сегодня они служат курортным целям, потому что вдыхание воздуха, насыщенного соляными испарениями, полезно для здоровья[75].