Всю ночь Катя чувствовала досаду и злость. И утром тоже. Она пришла на работу в пресс-центр, швырнула сумку на стул и с головой погрузилась в обычную «текучку».

Провалитесь вы, Андрей Аркадьевич, к черту, к дьяволу.

Но он не провалился в тартарары.

Нет! Как и в прошлый раз после загула, он появился в кабинете Кати около полудня. Вошел без стука и прислонился спиной к двери.

Катя не поднимала головы от ноутбука, интенсивно писала – пальцы так и летали по клавиатуре.

– Она бывшая балерина музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко, – сказал Страшилин.

Катя никак не отреагировала.

– Замуж не выходила, носила всегда фамилию матери – Полторак. Маргарита Полторак… Но она родная дочь Виктора Мурина по кличке Везунчик.

Катя замерла.

– О ком речь? – спросила она, хотя и так уже догадалась.

– О сестре Римме. – Страшилин чуть ослабил галстук. – Непросто было все это на нее откопать. Ну, в смысле театра, балета – легко, а вот по поводу ее дражайшего папаши… Он был третейским судьей у криминала, группировки преступные приходили к нему решать споры. Он из той, прежней еще, мафии, хотя был не такой уж и дряхлый. Влияние имел колоссальное, слушались его – как присудит, так и поступали. А потом, видно, надоело слушать. Петровка на него дело уголовное возбудила по линии ОПГ, скандал в прессе начался, он нанял таких адвокатов – закачаешься, и вроде как на следствии отбился. Дело стали прекращать за недоказанностью, а потом еще что-то поднакопали и начали по второму кругу расследовать. Полгода вся эта канитель длилась. А затем Мурина-Везунчика убили. Выстрел из снайперской винтовки, в висок ему угодили. Упокоился Витек Везунчик на Калитниковском кладбище – такой мавзолей из мрамора там ему отгрохали. Уж не знаю, дочка ли постаралась, или соратники-братва. Он был очень богатый человек, доли имел в разном бизнесе – не прямо, конечно, а через подставных лиц. Но после его смерти между крупными группировками война настоящая началась, многих просто убрали. Так что бизнес-то опасным стал. А дочке после скандала в прессе неуютно стало в театре и вообще. След ее потерялся на несколько лет. Оказывается – в монастырь она ушла, кто бы мог подумать. Была балетная дива Марго, а стала сестра Римма, скромная послушница.

– Она правда была балетной дивой? – спросила Катя, закрывая ноутбук.

– В театре справки навели по моему запросу – нет, то есть в молодые годы – да, танцевала несколько сольных партий, а потом только в кордебалете. Но жила широко, с поклонниками, с машинами роскошными, поездками в Ниццу. Видно, отец все оплачивал. А теперь она в монастыре.

– И что вы намерены делать?

– Встретиться с ней сегодня там, в монастыре.

– Но вы ведь не стали допрашивать сестер Пинну и Инну, когда узнали, кем они являлись в прошлом.

– А эту допрошу на протокол, – сказал Страшилин. – Из всей этой троицы она… мне кажется, именно ею стоит заинтересоваться особо.

– Вы ее подозреваете в убийстве Уфимцева?

– Их трое – монашек, но в доме Уфимцева женский след только один. То есть два, учитывая, что там побывала эта досужая старуха соседка – Глазова, – Страшилин отошел к окну. – Еще интересная деталь: все хлопоты по строительству часовни и выделению участка под строительство через администрацию района шли со стороны каких-то там спонсоров. И спонсоров этих нашла для монастыря именно сестра Римма.

– Значит, вы хотите ее допросить прямо сегодня? – спросила Катя.

– Угу, неужто вы со мной в монастырь собрались, мой сердитый коллега?

Катя уже деловито одевалась – день октябрьский выдался холодным и ветреным.

Страшилин молча ждал, когда она соберется и закроет кабинет.

И опять поехали знакомой дорогой туда – в «Маяк».

Но свернули не к поселку, не к железной дороге в промзону, а к станции и к монастырю.

Они уже хорошо ориентировались – когда приехали, Страшилин прямо направился к тому управленческому одноэтажному флигелю. У Кати язык не повернулся назвать это офисом.

Когда шли, Катя ловила себя на том, что пристально разглядывает всех, кто попался им на пути, – и монахинь монастыря, которых, кстати, во дворе было немного, и паломников. Ей все хотелось узнать, то есть опознать, то есть попытаться опознать…

– Что вы так встревожены? – спросил Страшилин. – Тут такая благодать, лепота, а вы как на иголках.

– Да вот все думаю про ту незнакомку на остановке автобуса, про монахиню, и все пытаюсь… может, узнаю ее среди них… Нет, не узнаю, это невозможно. Я ведь не видела ее. А там, в автобусе… я ведь ее разглядеть не успела. Боюсь, аноним так и останется для нас загадкой.

– Меня это не колышет, – сказал Страшилин, – порой важен не человек, а информация. Хотя в данном случае информация скудная и малопонятная. Скверна… Тут так у них чисто, убрано, столько цветов. И пахнет вкусно.

Катя снова ощутила аромат свежего хлеба из монастырской пекарни.

Они открыли дверь во флигель.

Сестра Милица – Катя сразу узнала ее – сидела на своем обычном месте за столом, заложенном бумагами и счетами.

Страшилин поздоровался. Сестра Милица тоже узнала их, но радости не выказала. Лишь вынужденно вежливо улыбнулась.

– Матушки Евсевии, к сожалению, сегодня опять нет, она в Москве на консилиуме у докторов, – сказала она, упреждая вопрос Страшилина.

– Да, что-то неважно у нее со здоровьем, – ответил тот.

– Мы молимся о ее здравии всем монастырем денно и нощно, – сказала сестра Милица. – Несколько лет назад она делала операцию на сердце. И вот опять, видно, нужно делать повторную. Молимся, верим, что Господь не оставит матушку игуменью. А вы по какому вопросу к нам опять?

– В рамках расследования уголовного дела, – ответил Страшилин. – Могли бы мы снова встретиться с послушницей вашего монастыря сестрой Риммой? Надеюсь, она сегодня в монастыре?

– Да, они поют с сестрами, у них репетиция, – сказала сестра Милица. – Ну хорошо, раз это нужно… Только я не понимаю, у вас дело уголовное, а у нас тут монастырь и… Хорошо, хорошо, я сейчас позову ее. Подождите, пожалуйста, в комнате для паломников.

По территории монастыря им передвигаться снова не позволили – появилась послушница – Катя вперилась в нее с любопытством – не та ли самая, с остановки, но… ах, нет, не узнать, может, только по голосу?

Но послушница, не произнося ни слова, проводила их в комнату для паломников. И оставила там.

Ждать пришлось очень долго. Катя терпеливо сидела на жестком стуле и разглядывала горшки с геранью на окнах.

За окном осенние тучи. Солнце выглянуло на минуту, а потом брызнул холодный дождь. Сестра Римма не торопилась приходить с репетиции монастырского хора. Видимо, ее не отпускали.