Вместо ответа Страшлин свернул направо, потом налево. Они проехали коттеджный поселок, обогнали рейсовый автобус. Затем снова свернули и запетляли по проселочной дороге.

Катя отметила, что Страшилин очень редко сверяется с навигатором. И вот они въехали в заброшенную промзону со стороны Каблуково.

Смерть майора… Он хочет увидеть часовню… Но зачем?

Они ехали примерно еще четверть часа – и вдоль дороги все тянулись заброшенные фабричные корпуса. Внезапно Страшилин остановил машину. Они вышли. Страшилин открыл багажник и достал оттуда… армейский полевой бинокль.

– Пройдем тут насквозь, дворами, – сказал он, указывая на захламленный ржавой арматурой фабричный двор.

Они пошли мимо ям, мимо изъеденных коррозией труб. Вошли в заброшенный фабричный корпус – окна зияют, весь пол завален битым кирпичом и известкой.

– Не упадите, дайте руку. – Страшилин протянул руку Кате.

– Да я сама, ничего, спасибо. – Она ковыляла на своих высоких каблуках.

Страшилин подошел к окну цеха. И Катя тоже. Она увидела перед собой часовню, как на ладони.

Отсюда открывался великолепный обзор, и не требовалось никакого бинокля – и так все видно.

Дверь часовни распахнута настежь. Рядом – машина «Газель», и рабочие деловито и быстро вытаскивают из багажника венки из белых цветов.

Много, много венков.

За работой наблюдают две монахини в черных одеяниях.

Страшилин приложил бинокль к глазам.

– Обе тут – сестра Пинна и сестра Инна, – сказал он, – а это траурные венки.

– Может, похороны здесь намечаются, это же часовня, – Катя отчего-то перешла на шепот, хотя слышать их ни монахини, ни рабочие не могли.

– Вряд ли тут станут сейчас кого-то отпевать. На куполе нет креста, часовня еще в процессе стройки.

– Точно, – Катя глянула на крышу часовни, – белые цветы, как много. Вон смотрите, теперь не только венки, а букеты, охапки, и это уже живые цветы, не искусственные, как в венках.

– И машина эта – не катафалк, – сказал Страшилин. – Все, разгрузились. Отъезжают. В прошлый раз, когда мы тут сестру Пинну застали, она тоже какой-то груз принимала.

– Я помню, какой-то ящик, – кивнула Катя. – Андрей Аркадьевич, я все же не пойму, что это нам конкретно дает. Это же просто цветы и венки. Возможно, это предназначено для убранства часовни.

Страшилин кивнул. Он смотрел, как отъехала машина и сестры Пинна и Инна закрыли двери часовни изнутри.

После того, как допрос закончился и сестра Римма подписала протокол и ее отпустили, она отправилась к себе в келью. Достала из сумки бумаги – заявку и оплаченные счета от спонсоров на предоставление транспорта – экскурсионного автобуса для воспитанниц монастырского приюта. Девочек на выходные хотели везти на экскурсию во Владимир и Суздаль.

Все документы она отнесла сестре Милице, сестре-бухгалтерше, и просила передать игуменье, что спонсоры, которых она, сестра Римма, нашла для монастыря, и дальше намерены осуществлять широкую благотворительность в отношении приюта.

Затем она отправилась на автобусе в Каблуково – к той самой тяжкобольной женщине, проживавшей с пожилой сестрой, которой помогала сестра Инна. Точнее, помогали они все по очереди – как когда-то и Илье Ильичу Уфимцеву. Сегодняшний день – как раз очередь сестры Риммы ухаживать за страждущей и недужной.

Однако пробыла она в тесной квартирке в Каблуково, пропитанной запахом лекарств и тлена, недолго. Больную навестили участковый врач и медсестра, пришедшая делать уколы витамина B12. Так что это они занимались с больной в комнате, а сестра Римма на кухне передала родственнице больной собранную помощь – памперсы, новые простыни, новые клеенки для кровати, монастырские травяные настойки и прочие необходимые для ухода вещи.

Она освободила свою тяжелую сумку. Сюда, в Каблуково, она не отправилась на монастырской машине, нет, она не стала садиться за руль, и сделала это намеренно.

Покинув квартиру, она дошла до автобусной остановки. Она неторопливо размышляла о том, что говорила этому полному следователю по фамилии Страшилин в этот раз и в прошлый. Все правильно. Так и нужно разговаривать с ними.

Некоторые вещи ведь все равно от полиции не скроешь, нет.

Но кое-что надо попытаться надежно, очень надежно скрыть.

На остановке она пропустила два автобуса, дожидаясь маршрутки, что шла в сторону железнодорожного переезда.

И вот маршрутка появилась – уже полупустая, потому что большинство пассажиров сошло на станции и возле вокзального рынка, а в сторону старой заброшенной фабрики никто, никто не ехал.

Но сестра Римма села в маршрутку. Пока ехали мимо коттеджного поселка, пока петляли среди заброшенных цехов, она не смотрела в окно, знала, что водитель, которому она заплатила за проезд деньги, остановит маршрутку в нужном месте.

Сестра Римма… нет, Маргарита Полторак-Мурина… сейчас она ощущала себя ею, прежней, смотрела прямо перед собой и вспоминала своего покойного отца.

Что они понимают – этот толстяк-следователь и эта девушка-полицейский, которая совсем немногословна и словно наблюдает за происходящим со стороны – так внимательно и зорко.

Что они понимают во всем том, что происходит, о чем знает она – сестра Римма и сестры – да будут благословенны они за свою преданность…

Речь идет о великой тайне, что явила себя тут, на этих мрачных фабричных пространствах когда-то так неожиданно… Так удачно… да, так удачно, с таким безбрежным, таким щедрым милосердием.

Отец говорил… да, ее отец Виктор Мурин говорил об этом всегда. И не мог этого забыть. И верил. И заставил поверить ее – еще совсем молодую и наивную. А позже, с помощью веры, трансформировать все это в сознании и найти путь.

Тот единственный путь. И встать на него крепко. И привлечь сестер-сподвижниц.

И привлечь других, тех, кто поверил и принял.

Водитель остановил маршрутку у обочины шоссе. Сестра Римма выбралась наружу. Маршрутка сразу же уехала.

Сестра Римма видела там, впереди, Удаленную часовню.

Смерть майора… так это место называлось – Смерть майора… Сестра Римма не соврала следователю Страшилину, она слышала это здешнее название.

Но она знала другое название этого места. То самое, которое в самое ухо прошептал ей отец, ее мертвый, застреленный неизвестным киллером отец Виктор Мурин по кличке Везунчик, явившийся однажды ночью из темного сна.

Сестра Римма подошла к двери часовни и постучала.

– Кто? – спросила ее сестра Инна.

– Это я, открой.

Дверь распахнулась, и сестра Римма вошла в часовню – голые желтые стены, лишенные икон. Но все помещение щедро убрано белыми цветами, искусственными и живыми.