Захлопнув книгу, хотелось потрясти головой, отгоняя дурной сон, но не получалось. Однако именно в эти минуты, когда у Саши останавливался взгляд и цепенели пальцы, сжимавшие медицинский талмуд, вера упорно трепетала внутри, не позволяя душе застыть. Саша не знала, что дрожжи в пиво задают именно тогда, когда оно, будучи отфильтрованным, охлаждается в лагерном цеху почти до нуля; тогда-то и можно начинать процесс брожения. Будь она знакома с этой технологией, то непременно подивилась бы совпадению.

Итак, заданные в пиво, казалось бы, в самый неподходящий момент, дрожжи начали свою работу. Растравляя себя слезами, Саша могла шептать, что не выдержит этой пытки неопределенностью, что непременно тронется рассудком или получит нервный срыв. Но независимо от того, что выступало на поверхности, вера уже вовсю бродила в ее душе. И, умываясь ледяной водой после рыданий, Саша вдруг ощущала, что начинает любить то, что зреет у нее внутри. Во что бы ни вызрел этот плод к концу положенного природой срока.

Начиная с пятого месяца Саша начала ощущать сперва редкие и удивляющие своей необычностью, затем все более и более бойкие толчки ребенка, и с этого момента никакая сила не была бы уже способна загнать ее на УЗИ. Ведь теперь уродство, если оно действительно существует, проявится со всей очевидностью. А она как не могла, так и не сможет убить жизнь внутри себя. И значит, остаток срока ей предстоит существовать с растерзанной душой и погибшей верой в чудо. Но именно это последнее обстоятельство окажется для нее смертельным. Не будет веры — и она превратится в животное с перебитым хребтом, уже не знающее, как ему подняться с земли. Не будет веры — и она полутруп. Не будет веры — она попросту ничто.

Вера… Это бросающее в дрожь, резковатое и трепетное слово настолько завладело отныне всем ее мироощущением, что Саша порой задумывалась: а верила ли она хоть когда-либо раньше? В церкви Истинного Бога, например? Радоваться радовалась, любить любила, горевать горевала; все земные страсти были ею в полной мере пережиты. Но вот единственного чувства, возводящего человека к небу и превращающего душу в непоколебимый ясный алмаз, ей в этой «церкви» испытать не довелось. Кит Макдин и его команда возвели идеальную пирамиду тщеславия — просто загляденье! — только вот до креста они не дотянули. Да и святому духу не находилось места в их переполненных принудительным весельем залах.

Тем временем (хоть Саше порой и казалось, что время движется исключительно внутри ее организма) подоспели и прошли новогодние праздники. Слегка умиротворенная теплом корпоративных и дружеских застолий, как будто восстановив душевное равновесие, Саша решила навестить одну старую подругу, которая давно уже зазывала к себе полюбоваться ее годовалым ребенком. О Сашином состоянии подруга, как, впрочем, и все остальные, не знала, а увидев ее на пороге квартиры, ни о чем не догадалась: тревога отняла у Саши едва ли не столько же килограммов, сколько прибавила беременность, а специально приобретенное мексиканское пончо делало ее живот практически незаметным.

Малыш был предъявлен, слова умиления сказаны, игрушка подарена, и обе молодые женщины мирно попивали чаек на кухне, когда раздался звонок в дверь.

— Это педиатр, наверное, — поднимаясь, сказала подруга. — Совсем забыла тебя предупредить: у моего сегодня какая-то сыпь выступила, и куксится он уже второй день.

— Ничего страшного, — мертвеющим голосом заверила Саша.

Она напряженно прислушивалась к разговору между подругой и врачом. Саша не вполне сознавала, с какой стороны следует ждать опасности, но ощущала, что опасность существует. Каким образом ощущала? Невозможно объяснить, но крайняя обостренность чувств на протяжении всех этих месяцев позволяла ее душе, как тончайшей мембране, откликаться на малейшее дуновение беды.

— Краснуха у нас, — объявила подруга, вновь появляясь на кухне и преспокойно ставя чайник на огонь, — а я уж боялась: что-то серьезное.

Если бы Саша в этот момент стояла, у нее бы подкосились ноги. Краснуха… Для любой беременной женщины это слово звучит страшнее, чем приговор суда. Мать, вступившая в контакт с больным краснухой или, пуще того, заразившаяся сама, получает все шансы родить слепого или глухого ребенка, ребенка с пороком сердца, с заболеваниями нервной системы и внутренних органов. Короче, как мрачно шутят врачи, наилучшим исходом в такой ситуации будет выкидыш.

— Что с тобой? — спросила подруга, обеспокоенно глядя на Сашу. Услышав ответ, она коротко вскрикнула и прижалась к кухонному шкафу. Весь ужас, написанный на Сашином лице, мгновенно отразился на ее собственном.

«Я не отдам тебя! — исступленно шептала Саша, едва передвигая ноги по дороге к метро. — Не отдам, слышишь? Ты родишься живым и здоровым, я тебя ни за что не отдам!»

Сознавала ли она, кому пытается дать отпор? Вряд ли. Но подобно тому, как человек инстинктивно обхватывает себя руками при холодном порыве ветра, так Саша словами пыталась отгородиться от дуновения смерти. И обостренно, до боли, верила, что ей удастся выиграть этот поединок.

Дорога к метро проходила через неухоженный, почти не освещенный парк, и это обстоятельство, вкупе с ранней зимней темнотой, подтолкнуло Сашу сойти с проторенной тропы. Приметив укромное местечко, почти заслоненное от посторонних взглядов сугробами и кустами, она отправилась туда и опустилась на колени прямо в снег. И подняла голову к звездному небу.

— Ты ведь этого не допустишь, правда? — словно разговаривая с давно знакомым, близким человеком, спросила она.

Созвездия продолжали безмолвно сиять; ни единая звезда не мигнула в ответ. Саше оставалось только верить.

Дома Вадим утешал ее на свой лад — с материалистических позиций. В контакте с больным ребенком она провела от силы четверть часа, все остальное время — на кухне. Значит, вероятность заразиться не так уж и велика. К тому же она, Саша, взрослый человек, а ко взрослым не цепляются детские болячки. Не желая его обескураживать, Саша лишь горько кивала в ответ. И при этом, конечно же, вспоминала, с какой замечательной легкостью прицепилась к ней когда-то другая детская болячка — корь. Однако Вадим ничего не знал о том периоде Сашиной жизни, когда она была больна любовью к Джейсону, а приоткрывать двери в прошлое сейчас ей хотелось меньше всего на свете. Поэтому Саша скрепя сердце соглашалась с доводами Вадима: да, действительно, скорее всего эта беда их должна миновать. И к чему вспоминать о пониженном во время беременности иммунитете?

Позже, ночью, свернувшись под одеялом, насколько позволял ей теперь живот, она вдруг с удивлением осознала, что они с Вадимом, лежащим в точно такой же позе к ней лицом, образуют круг. А их нерожденный ребенок находится прямо в центре этого круга, словно в центре маленькой вселенной, омываемой со всех сторон волнами страха. И оба они, мужчина и женщина, сгрудились вокруг этого, еще не ведомого им существа, точно в поисках спасения от царящих вокруг хаоса и неопределенности.

Саша протянула руку и коснулась волос Вадима. В ответ он поцеловал ее ладонь и прижал к своей щеке.

— Почему ты со мной? — задала она вопрос, так давно вертевшийся у нее на языке.