Отдохнув, таким образом, часа полтора и изрядно подкрепившись, мы распростились, наконец, с гостеприимными и радушными жителями д. Горные Раховицы, уселись на коней и двинулись дальше. Перед выездом я предложил священнику денег за угощение себя и казаков, но он энергично отказался принимать плату, а окружавшие нас старики стали тоже его подталкивать и уговаривать не брать денег. «Ну, в таком случае, – предложил я, – примите эти монеты на вашу церковь и, когда будете молиться за нашего царя и сражающихся русских воинов, зажигайте постоянно свечи…» Священник и окружавшие его почетные жители остались, видимо, довольны моим предложением, и маленькое недоразумение окончилось обоюдным согласием.

При выступлении полусотни с площади на казаков вновь посыпались свежие цветы из группы хорошеньких юных болгарок, которые провожали нас даже за окраину селения. Прощание с жителями было самое искреннее, дружеское. Крепким рукопожатьям и теплым пожеланиям не было конца. Громкие крики провожавших нас болгар долго еще раздавались по пути нашего следования.

Было около семи часов вечера, когда мы через Дольние Раховицы доехали до Ласковац и расположились на ночлег бивуаком близ дороги на Осман-Базар и к востоку от деревни версты на полторы. Так же как и в Раховицах, нас встретили здесь жители очень радушно и упрашивали ночевать в самой деревне. Но я не рискнул на это, потому что, по слухам, в горах рыскали шайки башибузуков, и можно было ожидать ночного нападения. На бивуаке же опасность была гораздо меньше, а боевая готовность, напротив, больше.

Жители немедленно доставили нам на бивуак сена, соломы, дров и разных съестных припасов – всего в изобилии. Старшина деревни (чордбаджий), по собственной инициативе, сейчас же назначил несколько братушек в охрану – на помощь нашим казакам.

Ночь прошла совершенно благополучно, тихо. Утром я направил один разъезд на юг в горы, а с другим двинулся сам по дороге к Осман-Базару. Кроме жителей-турок, убегавших со своими пожитками, мы никого не видели.

Часов в 11 я встретился с уланским разъездом отряда генерала Леонова[136], поделился с ним своими сведениями и узнал, что неприятельских регулярных войск близко нет.

Вернувшись на бивуак, я собрал полусотню и прямой дорогой направился обратно к Тырнову, куда и прибыл около 4-х часов дня. По пути валялась масса разного турецкого тряпья, ранцев, манерок[137] и даже патронов, которые они бросали при поспешном отступлении из Тырнова.

О результатах своей миссии я доложил командиру полка.

Глава III

28 июня сотня наша занимала аванпосты верстах в шести по направлению к Габрово, а на следующий день, 29-го, мы двинулись через деревушку Калофер и присоединились к маленькому авангарду генерала Рауха[138], шедшего впереди всего передового отряда генерала Гурко. Главная цель последнего состояла в том, чтобы овладеть Балканами, которые представляли на пути движения русской армии вторую после Дуная серьезную преграду. Так как самый удобный из проходов – Шипкинский, сильно укрепленный турками и обороняемый значительными силами, очень трудно было взять с той стороны, откуда враги ожидали нас, т. е. с севера, то очень умно и хитро решено было в главной квартире пробраться как-нибудь неприятелю в тыл и овладеть проходом с юга, со стороны Казанлыка, откуда нашего появления совершенно не ожидали, действуя в то же время и со стороны Габрово.

Для этой цели выбрана была дикая и почти недоступная горная тропинка, ведущая от Тырнова в долину реки Тунджи у селения Ханкиой. Преодолеть этот трудный и опасный путь и должен был передовой отряд Гурко, впереди которого двигался авангард Рауха.

Русскому солдату, бывавшему не раз уже на Балканах, удалось и на этот раз успешно выполнить предприятие, на первый взгляд кажущееся просто безумным. Он не любит долго ломать голову и рассуждать, это не в характере русского человека: ему приказано взять, стало быть, нужно это сделать во что бы то ни стало, хоть тресни!..

Героями этого трудного и опасного перехода явились саперы (конно-пионеры), которые мужественно и неутомимо, с топором и киркой в руках и с винтовками за плечами, прокладывали горную дорогу, расширяли ее, устраивали спуски для артиллерии, разбивали громадные каменные глыбы, растаскивали столетние исполинские дубы, лежавшие поперек горных потоков, на дне которых пролегал путь… Словом, главную тяжесть перехода несли на своих плечах.

Работа, действительно, египетская[139] и в мирное время, а тем более при постоянной боевой готовности, ежеминутно рискуя получить пулю в голову, при известном нравственном тревожном настроении, и притом в страшную дневную жару, сменяемую холодными, сырыми ночами. Все выше и выше поднимались мы, борясь с негостеприимною природой и, шаг за шагом, завоевывая себе узкую, опасную тропинку. Горные орлы парили над нашими головами, очевидно, недоумевая неожиданному появлению непрошеных гостей.

Пот градом катился с лиц тружеников-саперов, но они и не думали об отдыхе.

Я с полусотней шел непосредственно за саперами, первым из нерабочих людей проходя, таким образом, по новой дороге и невольно любуясь величавыми и живописными горными пейзажами, открывавшимися перед нашими глазами. Позади нас двигались пластуны[140].

Поздно вечером прекращались работы по проложению дороги и рано утром снова начинались с еще большею энергией и поспешностью.

Три ночи провели мы в глухом Ханкиойском проходе, и ночи эти, наверное, живо сохранились в памяти у каждого из участников этого смелого и счастливого предприятия!..

На высшей точке перевала (близ деревни Паровцы) командир конно-пионеров, отважный полковник граф Роникер, устроил очень оригинальный памятник в честь прохода русских героев через этот пункт: из громадного столетнего дуба, толщиною в четыре обхвата, был вырублен большой столб около трех сажен длины и зарыт на одну треть в землю. На четырех обтесанных сторонах вырезаны были фамилии офицеров, унтер-офицеров и урядников, перешедших здесь первыми Балканы.