* * *

Завернув на спортивную площадку, он подошел к изготовленным из труб брусьям, незаметно осмотрелся, засунул патроны в чернеющее отверстие, а его заткнул комком земли. Размявшись для вида, направился в роту. На полпути встретился возбужденный Лисенков.

– Слышь, Волк, где ты был столько времени? В бане такая махаловка была – Серж со Шмелем подрался!

– И кто кого? – не выказал удивления Вольф.

– Вначале думали – Сержу конец, а он как стал ногами молотить, чуть не забил Шмеля! Ноги у него как руки – до головы достать раз плюнуть! Я такого в жизни не видел...

У казармы кучковались хмурые и злые «старики». Шмель был среди них. Даже на расстоянии бросалась в глаза асимметрия обычно жизнерадостно-плутоватой физиономии. При виде Волка все настороженно замолчали.

Сержа Вольф отыскал в курилке. Он сидел мрачный, привалившись к грибку и выставив под слабеющие солнечные лучи босые ноги. Обычно под вечер здесь собиралось много бойцов, но сейчас вокруг никого не было, словно Серж страдал проказой. Все понимали, что «старики» не оставят инцидент без последствий, и предпочитали держаться подальше.

Вольф сел рядом и тоже снял сапоги.

– Я не хотел, он сам буром попер, – равнодушным тоном сказал Серегин. – Вспомнил, что я стариковскую присягу не принял, обзывался по-всякому... И хер с ним. Что будет, то и будет!

– А я Чувака отмудохал до потери пульса. В нокаут послал, три зуба выбил...

– Да ты что?! Ну блин! – Серж засмеялся. – Как сговорились! А за что?

– Тоже напросился. А чего не рассказывал, что карате знаешь?

– А зачем?

Взгляд Сержа остановился на аккуратной повязке, перехватившей щиколотку Вольфа.

– В санчасть ходил?

–Н-нет... Сам...

– А почему на обеде не был? Сам и пожрать приготовил?

Вольф раздраженно хмыкнул:

– Что ты всякой херней башку забиваешь? Надо думать, как выкрутиться. «Старики» нас заглушить захотят.

– Сто процентов, – Серж сплюнул.

– У меня три патрона есть. Если до крайности дойдет... Волк посмотрел на товарища. У того чуть приподнялся уголок рта, придавая лицу зловещий вид.

– Ну, если до крайности, то у караульной смены тридцать автоматов с боекомплектом... Бери сколько надо!

Волк посмотрел внимательней: не шутит ли.

Но Серж не шутил.

Вечером, как обычно, они занимались английским. Софья Васильевна была милой и доброжелательной, как обычно, только губы у нее едва заметно припухли. Жадно рассматривающий ее Вольф обнаружил, что видит сквозь ткань чуть отвисшую грудь, мягкий живот с глубоким пупком, развитые бедра, густые волосы на лобке, тяжелые ляжки, выпуклые ягодицы... Как будто учительница стояла голой. Он даже тревожно оглянулся по сторонам – не видят ли этого остальные...

Ночью они с Сержем спали по очереди, страхуясь от возможного нападения. Лежа с открытыми глазами, Вольф без конца просматривал цветную ленту: усыпанный разбросанными купюрами ковер, распахнутый халатик и обнаженное тело Софьи Васильевны...

В последующие три дня он видел ее такой каждый день. Жена замкомбрига попросила Деревянко, чтобы рядовой Вольф, начавший ремонт в ее квартире, довел его до конца. Поэтому после боевой учебы он, прихватив кисти и краски, с видом старательного мастерового спешил на квартиру командира.

Потные от духоты и любовного изнурения, они почти не вылезали из постели, а когда все-таки вылезали, то в постель превращались совсем не похожие на нее предметы: ванна, кухонный стол, кресло в прихожей... Убогую фантазию Чувака Вольф перекрыл в два раза, доведя свой личный рекорд до семи соитий, а Софья Васильевна умирала и оживала вообще невероятное количество раз. Она была раскованной и изобретательной, но обставляла все так, будто инициатива исходит от него, а она просто подчиняется воле партнера.

Вроде невзначай она подносила к его лицу маленькие нежные ступни, и он целовал подошвы, гладкие твердые пятки, по очереди облизывал трогательные, чувствительные, словно обнаженные нервы, пальчики. Софья заходилась в пароксизмах страсти – билась, стонала, вырывалась, а он жадно вдыхал аромат ее ног в поисках того, возбудившего его запаха пыли и обувной кожи. Но обычный земной запах безвозвратно исчез – остался лишь аромат мыла и персиков.

– Чем это пахнет? – тяжело дыша, спросил он. Софья смущенно улыбнулась и кончиками растопыренных пальцев погладила его по щеке.

– Это крем... Тогда ты меня поймал врасплох, мне было так стыдно... Но я не ожидала и вообще не думала...

– У тебя такая нежная кожа...

Софья подогнула ногу и, притянув ступню поближе, принялась с интересом рассматривать подошву – то ли проверяя сказанное, то ли просто любуясь. Она очень любила свое тело. Вольф считал, что есть за что.

Она была чрезвычайно чистоплотной, и все, даже самые потаенные складочки пахли только хорошо вымытой кожей. После соития тела покрывались потом, натруженная красная вагина выпускала обратно клейкую белую жидкость, и появлялся запах специфической сырости, но все это не отталкивало Вольфа, он принимал как должное любые ее физиологические проявления, тем более что, ожив в очередной раз, Софья обнаруживала непорядок, ужасалась и, сокрушенно ахнув, бежала мыться, а возвращалась опять чистой и благоухающей. Вольф целовал ее между ног с теми же чувствами, что и в губы, никакой разницы ни в эстетическом, ни в гигиеническом смысле для него не было.

– Хочешь коньяку? Хороший, армянский...

Софья поднялась с дивана, потянулась и направилась к серванту. Вольф жадно смотрел ей вслед. Длинная шея, узкая спина с ложбинкой вдоль позвоночника, четко выраженная талия, переходящая в крутые бедра, полные ляжки, утяжеляющие нижнюю часть тела... Когда она была одетой, юбка открывала только изящные икры, и непосвященные ничего не подозревали про это утяжеление. А он относился к посвященным и потому испытывал радостную гордость.

– Сколько тебе лет?

– Тридцать два. Старая, да?

– Нет. Я вообще думал – двадцать пять, не больше...

– Тогда все в порядке.

Софья достала початую бутылку и две рюмки, повернулась, подошла с лукавой улыбкой. Горлышко звякнуло о рюмку.

– Мне не наливай, я не любитель, – Вольф ласкал взглядом ее прекрасное лицо, покатые плечи, белые груди, густой треугольник волос внизу живота...

– А я хочу... Для расслабления. Что-то ты приуныл... Устал? Сейчас я тебя подбодрю...

Она грациозно опустилась на колени.

– За тебя! You are packed, as a God...[19]

– Что?

He отвечая, она выпила, поставила рюмку на пол, наклонилась и неожиданно принялась ласкать ртом самую чувствительную часть его тела. Она делала это мягко, нежно и вместе с тем уверенно. Вольф замер. Покинувшие его силы вновь возвращались, и она это почувствовала. Движения головы, губ, языка стали другими – более требовательными, предельно откровенными и не допускающими двоякого толкования конечной цели: промежуточная ласка перерастала в нечто большее, имеющее свое завершение. И оно наступило: Вольф застонал, требовательно и жестко вцепился в мягкие блестящие волосы и содрогнулся – раз, другой, третий... Она тоже застонала, плотней сжала губы, но не остановилась и, лишь дождавшись его полного успокоения, побежала в ванную и долго отплевывалась, полоскала рот и чистила зубы, как будто только что раздавила зубами головку взрывателя «А-4», содержащую токсичные компоненты. Даже старательней. Или демонстративней.