Адвокаты просматривают список:

Петр Коробочкин – официант.

Николай Чичиков – пенсионер. В прошлом рядовой бухгалтер.

Максим Миняев – ИЧП. Сапожник.

Григорий Митяев – ИЧП. Печник.

Дмитрий Ноздрев – ИЧП. Владелец авторемонтной мастерской.

Мавра Плюшкина – домохозяйка.

Александр Пробка – рабочий компании «ЛЭК».

Александр Прошкин – преподаватель истории. Доцент СПбГУ.

Пелагея Селифанова – пенсионерка. В прошлом рабочая объединения «Скороход».

Еремей Скороплехин – мелкий брокер. Купля-продажа акций.

Селифан Собакевич – водитель-дальнобойщик.

Председатель коллегии присяжных:

Прохор Петрович Манилов – рабочий мебельной фабрики.

Автора, сидящего в зале, не удивляют фамилии: это у нас в обычае – при случае взять фамилию своего прежнего барина. Он всматривается в лица, разглядывает фигуры. Их пропорции существенно изменились. Советское государство внесло свой положительный вклад. Во-первых, всеобщее среднее образование. Многие закончили вузы. Собственно, эти – не самые удачливые. Кто побойчее, стали крупными предпринимателями или чиновниками. Уж те-то и вовсе красавцы. Но и эти – тоже не промах. Особенно бабы – Мавра и Пелагея.

Автор ерзает. Ему не терпится вернуться к своей конторке, за которой он привык работать. Когда-то давно вынашивал грандиозный замысел. Мечтал уподобиться великому Данте. МЕРТВЫЕ ДУШИ. Том I – картины ада. Том II – чистилище. В III томе надеялся запечатлеть русский рай. Не его вина, что замысел не удалось воплотить в полной мере. На этот суд его вызвали свидетелем. Когда дойдет очередь, он попытается объяснить: «До читателей дошел только первый том. В нем сделан упор на отрицательные стороны русской жизни».

Теперь, когда все изменилось к лучшему, он готов сделать новую попытку. Найти слова и образы, продолжить свое художественное расследование. Невольно увлекаясь этой, как теперь говорят, амбициозной задачей, автор пытается представить себе своего героя, подсказанного Пушкиным: Чичиков, разъезжающий по новой России.

Автора душит невидимый миру смех. В наши дни герой-проходимец, скупающий мертвые души, стал бы мультимиллиардером. В сравнении с ним эти, из списка «Форбса», беззубые щенки.

Павел Иванович Чичиков томится в коридоре. Защита пригласила его в качестве свидетеля. «Черт! Так и не вызвали. Только время просрал».

Он роется в нагрудном кармане, вынимает мобильный телефон. Дьявольская выдумка, вечно путаешься в клавишах! Где ж эта чертова опция: встроенный микрокалькулятор?.. Ему не терпится прикинуть – перемножить, перевести души в рубли. «Чего-чего, а уж мертвых у нас предостаточно: тут тебе и убитые, и убийцы...»

Павел Иванович морщится: «А вот это совсем ни к чему. Кто старое помянет... В аду это, возможно, и играло значение, но теперь, когда с первым томом покончено...»

Чистилище – не то место, где задаются праздными вопросами: убили или убил? В Уставе опекунского совета записано черным по белому: все, поименованные в ревизских сказках, равны перед законом. И живые, и мертвые. Каждая душа...

Присяжные заседатели возвращаются в зал заседаний.

«Исходя из вышеизложенного, – председатель П.П. Манилов оглашает заключение, – коллегия присяжных пришла к выводу, что вступительные сочинения, представленные на наше рассмотрение, заслуживают оценки “отлично”. Основанием для такого решения стало глубокое и аргументированное раскрытие темы, последовательное и логическое изложение мыслей, исчерпывающее и уместное цитирование. Фактические ошибки отсутствуют».

Прежде чем занять свое место, он передает приставу распечатанный листок. На нем стоят двенадцать полноценных подписей.

На лицах адвокатов неподдельный восторг.

За дверью томятся корреспонденты. Адвокаты готовятся отвечать на приятные вопросы: «Да, мы довольны решением суда. Вопрос, конечно, сложный, но присяжные заседатели проявили подлинную народную мудрость...»

Мы с автором встречаемся глазами. В его глазах тоска. Сродни той, что когда-то свела в могилу. Мне нечем ему помочь.

– Да не бери ты в голову! – я слышу Янин голос. – Подумаешь, суд... Если надо, я тоже приду. Буду живым свидетелем.

– И что ты им скажешь?

– Как это – что? – она возмущается. – Правду. В конце концов, ты делала, что могла. Скажу: вас загнали в угол. У вас не было выбора...

* * *

Из комнаты дочери сочится тихая музыка. Завтра снова не выспится. Встаю, иду решительным шагом.

– Ну, сколько можно... Господи, – застываю на пороге. – Это – что?

– Розы, – Александра смотрит с вызовом. – Подарили. Или ты думаешь, у меня не может быть поклонников?

На тумбочке у ее кровати. Чудовищный букет: штук двадцать или тридцать.

– Может... Но это... Если молодой человек... – я бормочу, пытаясь собраться с мыслями.

– Не беспокойся. Не на последние. Можно подумать, тебе не дарили... Миллион, миллион, миллион алых роз...

– Мне? Конечно. Дарили, – я отвечаю твердо, как будто это было на самом деле.

– Ну, вот видишь!

Вижу. Только не алые, а белые. Не миллион. Ровно пятьдесят. Четное число. Розы, которые ничем не пахли. Мертвые длинноногие цветы.

Белая «вольво» шла, рассекая лужи. В земных морщинах стояла вода.

Мы ехали на вокзал – встречать супругу Лахтинена. Она приезжала первой. Этой встрече Фридрих придавал особое значение. Надо было достойно принять.

На вокзал финский поезд прибывал за полночь.

Редкие прохожие передвигались короткими перебежками, жались к стенам домов. Умерший город, темные безглазые фасады...

Сквозь стекло инопланетной «вольво» я видела руины. Все распалось. Вернее, расползлось. Не Петрополь, уходящий под невскую воду... Теперь он стал городом бандерлогов... Темным обезьяньим царством, по которому можно только шнырять...

Тогда я заметила впервые: на нашей гнили расцвели невиданные цветы. Нежные роскошные розы – их продавали чуть не на каждом углу. Черенки, похожие на ноги манекенщиц, – росли от самых бутонов. Новые русские всё понимали правильно: на фоне гнилой жизни розы – невообразимая красота...

Похоже, мы с Фридрихом сообразили одновременно.

«Стой», – он махнул рукой водителю и выскочил из машины. Назад вернулся с букетом. Влажные стебли, тугие бутоны, которые не пахли ничем. Распахнув дверцу, бросил мне на колени...

Наверное, я вздрогнула. «Представьте, жена Лахтинена выходит из вагона и видит роскошный букет. А? Не правда ли, хорошее начало?»