Нарваэс, очевидно, предпринял какую-то попытку вырвать у Кортеса инициативу, однако, пройдя несколько миль по тлашкаланской дороге и никого не встретив, вернулся в Семпоалу. Гомара пишет: «Этот человек был столь же нерешителен и беспечен в своих действиях, сколь другой был осторожен и хитер». У Нарваэса не было реального шанса на победу в борьбе с таким лидером, как Кортес, с его опытом и способностями.

Когда ночью внезапно началась атака, то многие из людей Нарваэса, ослепленные разговорами о золоте мешиков, сражались вполсилы. Воздух был влажным; запальные отверстия пушек (их было от тринадцати до девятнадцати) были залиты воском для защиты от дождя; всюду мерцали светляки, сбивая с толку своей похожестью на фитили аркебузиров. Отряд, разместившийся в теокали, которое вполне можно было успешно защитить, быстро сдался, а сам Нарваэс был ранен пикой в глаз. Все кончилось в течение часа и очень малой кровью.

Нарваэс был отправлен в оковах в Вера-Крус, где несколько лет после этого содержался пленником. Его люди, «с большим или меньшим желанием», перешли к Кортесу. Он и прежде был знаком с большинством из них, а красочные описания блестящих перспектив в Мехико, которыми их усердно потчевали, должны были придать им готовность служить под началом столь удачливого командира. Тем не менее включение в состав его сил такого большого количества неподготовленных солдат стоило Кортесу некоторых хлопот. Часть новичков он оставил в гарнизоне Вера-Круса, других включил в отряд из двух сотен человек, который должен был отправиться на реку Пануко под командованием Хуана Веласкеса де Леона, чтобы занять провинцию, которую в свое время взбунтовал Куальпопока. Остальные должны были идти с ним обратно в Мехико.

Новости о победе быстро дошли до Мехико и Альварадо, и все же они пришли слишком поздно. Непосредственно перед сражением Нарваэс направил к Монтесуме другое посольство. Альварадо знал об этом: знал он и о том, что военные вожди мешиков собирают людей – одно из описаний насчитывает сто тысяч человек, ожидающих команды к штурму. Горячий, нетерпеливый Альварадо, веривший скорее в сталь, нежели в слова, позволил себе устроить неспровоцированное побоище. В результате он ускорил тот кризис, которого Кортес всеми силами пытался избежать. Через двенадцать дней после поражения Нарваэса в лагерь Кортеса явились двое тлашкаланцев с посланием от Альварадо, в котором тот настоятельно просил о помощи. Он уже потерял семь человек убитыми и много ранеными, дворец Ашайакатля был подожжен в двух местах и осажден мешиками.

Кортес выступил немедленно и шел ускоренным маршем, оставив в Вера-Крусе только раненых и в который уже раз отказавшись от попытки разыскать поселения на реке Пануко. Моктесума был уже в курсе победы Кортеса и поражения Нарваэса, поэтому к Кортесу прибыли четверо его вождей для объяснения происшедшего в городе. Несколько мешиков получили разрешение Альварадо на исполнение ритуального танца масеуалиштли, который исполнялся в честь праздника жатвы, в большом храме. Затем Альварадо с солдатами напали на них. Много мешиков, включая некоторых касиков, лишились жизни, при этом, защищаясь, они убили шестерых испанцев.

В Тлашкале их ждали новые вести. Люди Альварадо страдали от недостатка пищи и воды и были уже на грани истощения. Мешики, однако, прекратили атаки. Кортес заторопился в Тешкоко. Приветствовать его никто не вышел, даже юнец, которого он сделал королем. Город был покинут, дома пусты. Но в Мехико его приветствовал Моктесума и поздравил с победой. Поведение Кортеса с большой натяжкой можно было назвать вежливым. Он немедленно проследовал в свой лагерь, где встретился с Альварадо.

Педро де Альварадо, командир испанских сил в Теночтитлане. Портрет начала XVII в.

Почему Кортес назначил именно Альварадо командовать силами испанцев в его отсутствие, не вполне понятно. Он знал, что это человек горячий и импульсивный. Однако следует помнить, что положение Кортеса в тот момент было отчаянным – с одной стороны Нарваэс и его флотилия в Вера-Крусе, с другой – около сотни тысяч готовых к атаке мешиков. Альварадо был одним из храбрейших его капитанов, это был прирожденный лидер, люди ему доверяли. Под его командой все они готовы были сражаться до последнего. Он способен был спровоцировать атаку, однако Кортес вынужден был пойти на этот риск.

В оправдание своих действий Альварадо заявил, что обладал точной информацией о том, что после окончания танца масеуалиштли и принесения жертв богам начнется атака. Дело происходило ночью, и шум, который производили индейцы – рокот барабанов, гудение раковин, звуки труб и флейт, – убедил его в том, что это неистовая прелюдия к атаке. Когда он прибыл в храм примерно с пятью десятками своих людей, он увидел там не менее тысячи обнаженных танцующих индейцев. Их тела были покрыты лишь украшениями, жемчугом и драгоценными камнями, на головах подпрыгивали плюмажи из сверкающих перьев. Он перекрыл выходы и перебил почти всех участников танца. Индейские летописцы так описывают эту бойню:

«Они ворвались между танцорами, прокладывая себе путь к тому месту, где играли барабаны. Они напали на барабанившего человека и отрубили ему руки. Потом они отрубили ему голову, и она покатилась по полу. Они набрасывались на всех участников праздника, закалывая их, поражая их копьями, нанося им удары своими мечами. На некоторых они нападали сзади, и эти люди тут же падали на землю с вывалившимися внутренностями. Других они поражали в голову; они отрубали им головы или разрубали их на куски, наносили удары по плечам, и руки отрывались от тел. Они ранили некоторых в бедро, а некоторых в икру ноги. Другим они наносили удары по животу, и все их внутренности вываливались на землю. Некоторые пытались убежать, но их кишки волочились за ними; они, казалось, путались ногами в собственных внутренностях. Как ни пытались они спастись, спасения не было».

Можно ли оправдать этот опрометчивый поступок намерениями привести мешиков к покорности с помощью жестокой демонстрации силы? Или Альварадо просто запаниковал, оказавшись свидетелем этой мрачной сцены и испытывая давление своих возбужденных и встревоженных солдат? Или его охватила жадность при виде всего этого богатства – драгоценностей, мерцающих на обнаженных телах в дымном свете смолистых сосновых факелов?

Кортес, хотя и сурово отчитал Альварадо за глупую провокацию, принял тем не менее его объяснение происшедшего как попытки предотвратить нападение. У него не было выбора, ибо в этот момент он нуждался в Альварадо, нуждался в каждом из своих закаленных воинов. Обстановка в Мехико была так же опасна, как и в Тешкоко. Никто из касиков не вышел приветствовать Кортеса; рынки не работали. Город казался вымершим, его молчание – давящим и угрожающим. В воздухе носился запах восстания. Кортес пришел с побережья почти с одиннадцатью сотнями людей, причем более восьмисот из них составляли вновь прибывшие, успевшие уже скиснуть от разочарования после всех обещаний и посулов. Он им не доверял.

Впервые, кажется, Кортеса покинуло его неизменное хладнокровие. Прибытие двоих вождей с требованием посетить Моктесуму привело его в неистовую ярость. «Посетить его? Этот пес даже не держит для нас открытого рынка… Почему я должен быть вежлив с псом, который вел тайные переговоры с Нарваэсом, а теперь не дает нам никакой еды?»