– Из этого я заключаю, что с Жаном-Мари у тебя все хорошо.

– Угадала! Он все меньше дичится и становится все нежнее.

– А ты в него влюблена.

– По уши.

Армель закружилась, и ее плиссированная юбка высоко взметнулась.

– Если бы мне сказали, что я по уши влюблюсь в рыбака…

– А что здесь такого?

– Эта профессия слишком рискованная и забирает человека целиком. И потом, моряки не бывают дома!

Маэ вынула из банки фуа-гра и начала нарезать его ломтиками.

– Ребенок не будет это есть, – заметила Армель.

– Я знаю. Он хочет гамбургер и картошку фри, я уже все купила. Но папа мне не простит, если я предложу ему такое же меню.

Они рассмеялись, и Армель приоткрыла дверцу духовки, из которой аппетитно пахло жареной птицей.

– Цесарка в сливках со сморчками, – пояснила Маэ.

– Обожаю тебя! Выпьем пока что-нибудь?

Она достала из холодильника початую бутылку белого вина и наполнила два бокала.

– За нашу любовь, – сказала она, поднимая свой бокал. – Как у тебя с Аланом?

– Никак. Представляешь, он звал меня провести с ним последние четыре дня года в Нью-Йорке!

– Счастливая! В Нью-Йорке? И ты еще не начала собирать чемодан?

– Я не могу, Армель.

– Почему? Ты можешь переложить дела на Жана-Мари, а я буду каждый вечер навещать Эрвана, обещаю.

– Ты очень добра, но есть еще мальчик.

– Верни его матери, черт возьми! Она тебе его буквально навязала, избавься от него.

– Он не сверток. И потом, я не привыкла нарушать свои обещания. Я согласилась, не подумав, но согласилась же. К тому же я не уверена, что Алан говорил серьезно. Его приглашение было немного… бесцеремонным.

– Но ты бы хотела поехать? Скажи честно.

– Конечно, хотела бы.

– Ради Нью-Йорка или ради него?

– И то, и другое.

– Я так и думала!

– Не заводись. Алан – странный человек. То от него веет теплотой, то равнодушием. Бывают моменты, когда мне с ним хорошо, а бывает – он словно обдает меня холодом. После каждого телефонного разговора у нас обоих остается тяжелый осадок.

– У тебя сильный характер, Маэ. Это может отпугивать.

– У него тоже. Во всяком случае, в Нью-Йорк он летит повидать мать и брата. Ты видишь меня в этом тесном семейном кругу? Он не предлагал мне романтический уик-энд, просто хотел прихватить меня заодно с багажом.

– Ах так… ну очень жаль!

Армель допила вино и объявила, что у нее есть для Маэ сюрприз, для Эрвана – шарф, а для Артура – мягкая игрушка.

– Ты и о нем подумала?

– Не хочу, чтобы ты считала меня монстром. И потом, мы же не можем разворачивать свои подарки перед носом ребенка, делая вид, что его не существует.

– Папу это не смущает.

– Эрван – старый эгоист, я всегда это говорила.

Маэ молча кивнула. С возрастом отец замкнулся в себе, и с ним стало трудно разговаривать. Она уменьшила температуру в духовке и поставила бутылку шампанского в ведерко с колотым льдом.

– Пойдем, нальем ему бокал, чтобы начать вечер, у него настроение поднимется. Можешь захватить кока-колу для Артура?

Армель пошла вслед за ней в гостиную. На диване в одиночестве сидел Артур и неотрывно смотрел на экран телевизора.

– Мы выключим телевизор, хорошо? – предложила Маэ, забирая пульт.

– О нет!

Рассердившись, он попытался вырвать пульт из ее рук, но она наклонилась к нему и сказала:

– Артур, фильм закончился. У нас впереди хороший вечер, мы будем ужинать, разговаривать, откроем подарки, и ты сможешь лечь спать позже, чем всегда. Но никакого телевизора, сегодня Рождество.

Она видела, что мальчик изо всех сил сдерживается, чтобы не спорить. Он снова сел, набычился и через несколько секунд проворчал:

– У нас в номере нет телевизора. Я никогда его не смотрю! Другие в школе все время говорят о кино, а мне нечего сказать!

В номере? Они с матерью живут в номере отеля?

– Ты сможешь посмотреть его завтра и в другие дни.

Он с недоверием посмотрел на Маэ и, кажется, успокоился. Она воспользовалась этим, чтобы протянуть ему банку кока-колы и хлеб с сюрпризом[15].

– Хочешь попробовать?

Разговаривая с мальчиком, она не слышала, как в гостиную вернулся Эрван. Он подошел к елке и положил под нее сверток. Один. А потом встал перед Маэ. Она увидела, что он сменил рубашку, явно раздосадованный разговором на эту тему, который произошел между ними несколько дней назад.

– Я решил переодеться, чтобы доставить тебе удовольствие и потому что сегодня Рождество, но мне от этого веселее не стало.

– Жаль, так ты выглядишь гораздо лучше!

– Я старый, Маэ, – усмехнулся он, – и больше не хочу никому нравиться.

– Ты нравишься нам, уже хорошо.

Она заставляла себя быть терпеливой, хотя еле сдерживалась, чтобы не вспылить. Он ни разу не сказал что-нибудь доброжелательное или ободряющее и постоянно был мрачен.

– У тебя пятно, вот здесь, – сказал Артур, – показывая пальцем на карман бархатного пиджака Эрвана.

– А ты не вмешивайся!

– Папа! – не выдержала Маэ.

– Что – «папа»? Ему и замечание сделать нельзя? Этот малец очень плохо воспитан!

Артур как можно глубже зарылся в диванные подушки, бросая оттуда яростные взгляды на Эрвана. Обескураженная, Маэ со стуком поставила тарелку с хлебом-сюрпризом на журнальный столик. Вечер начался плохо, и неудивительно. Присутствие ребенка мучило отца, потому что напоминало о трагедии, которую он отчаянно старался забыть. Он бы злился на себя всю жизнь, и на Ивона тоже, но теперь ему представилась возможность выместить всю свою злобу на Артуре.

– Шампанского? – весело предложила Армель. – Ну же, Эрван, чокнитесь со мной! Раз уж мы собрались, давайте веселиться! Как подумаю, что Маэ могла бросить нас и улететь на праздники в Нью-Йорк! Но она предпочла остаться с нами, и я так этому рада…

Озадаченная, Маэ подняла глаза и встретила лукавый взгляд Армель. Она, без сомнения, хотела показать Эрвану, что зря он все время жалуется: его дочь не вечно будет у него под рукой.

– Что ты собиралась делать в Нью-Йорке? – спросил он без всякой агрессии.

– О-ля-ля! – вмешалась Армель. – У женщин свои секреты! Но, как видите, она уже не собирается. Хлеб с сюрпризом просто объедение, Маэ. Ты сама его приготовила?