Проскользнув, наконец, под одеяло, она напоследок бросила взгляд на телефон. Никаких сообщений… а на что она рассчитывала? Алан проводил вечер с друзьями, он пожелал ей – сквозь зубы – веселого Рождества, и в ответ на ее пожелания горько бросил: «Спасибо, я постараюсь». Был ли он действительно разочарован или просто раздражен – ничего не меняло, он все равно не напишет до своего возвращения. А то и вообще никогда. Найти женщину, которая согласится сопровождать его в Нью-Йорк, не должно быть для него проблемой.

Закрыв глаза, она стала вспоминать музыку Малера, белую кошечку, трущуюся о ее ноги, огонь, гудящий в высоком камине, и мягкость ковра, на котором они занимались любовью. Приведет ли он и сегодня к себе женщину? Искушенный мужчина, одинокий и привлекательный – в нем было все, чтобы нравиться женщинам, и, зная об этом, он не отказывал себе в удовольствиях. Алан был свободен, ничего не пообещав Маэ и не сделав никаких признаний.

Ревность, которую она сейчас испытывала, вернула ее в прошлое десятилетней давности. Она вспомнила, как после панихиды выходила из церкви под душераздирающий вой бретонских волынок, как навстречу ей бросилась неизвестная женщина и выплюнула ей в лицо правду о двойной жизни Ивона. Тогда она ненавидела их обоих – ее и ребенка. Ребенка, который сейчас спал в комнате напротив…

Чтобы заснуть, она сомкнула пальцы на кулоне. Этот камень в форме сердца не принес никакого особенного счастья ее матери, но, невзирая на это, Маэ решила, что отныне он будет ее талисманом. Она поведала ему о том, что мечтает встретить человека, который будет вызывать у нее трепет и сделает ее счастливой. Не пресыщенного донжуана сорока лет, который, уходя, бросает «Созвонимся!». Нет, она мечтает о настоящей любви, самозабвенной и радостной, которая изменит ее жизнь. И даже если эти мечты были по-детски наивны, она не хотела от них отказываться.

Странный шум вывел ее из полудремы, она прислушалась и поняла, что это Артур говорит во сне. Бедный мальчик, от которого отделались, отправив к чужим людям! Скучал ли он по матери? Примерно в эти же месяцы Маэ тоже могла родить ребенка от Ивона. Если бы он не погиб, что бы с ними со всеми стало? Она плотнее закуталась в одеяло, смирившись с тем, что проведет бессонную ночь, но через две минуты провалилась в темноту.

Первого января пришла новая волна холода. На побережье Пентиевра начало зимы редко бывало таким суровым. Продуваемый насквозь ледяным ветром, порт Эрки казался вымершим. Все моряки отдыхали после изнурительной работы в предпраздничные дни, и январь обещал быть спокойным.

Как Розенн и обещала, она приехала за Артуром после обеда. Ее привез мужчина, однако он не вышел из машины. По словам Артура, это был друг матери, и, похоже, Артур был совсем ему не рад. За эту неделю он стал меньше дичиться, постоянно играя в карты и в шашки с Эрваном или охотно сопровождая Маэ на портовый рынок. Перед уходом он порывистым движением прижался к ней, и это ее тронуло. Розенн явно торопилась; прервав прощание, она пробормотала сквозь зубы слова благодарности. Маэ смотрела им вслед с противоречивым чувством. Она не знала, увидит ли еще когда-нибудь Артура, и так же не знала, хочет ли этого. Разумеется, Розенн больше не вспоминала о деньгах, и не вспомнит о них до тех пор, пока Маэ не понадобится ей снова.

Освободившись от ответственности за мальчика и его страха перед кораблями, Маэ, несмотря на холод, решила подарить себе неспешную прогулку по порту. Она так и не получила никаких сообщений от Алана и больше не ждала их. Наверняка он нашел себе другую, не такую занятую компаньонку для путешествий.

Издалека она увидела два знакомых силуэта: Армели и Жана-Мари. Держась за руки, они шли навстречу ей по набережной. Наверное, им тоже захотелось прогуляться, но вдвоем.

– Счастливого Нового года! – крикнул ей Жан-Мари.

Выпустив руку Армель, он бросился к Маэ и обнял ее.

– Прекрасного, замечательного Нового года! – повторял он, целуя ее в шею.

Он не спешил выпускать ее из объятий.

– Тебе тоже, – ответила она, отступая назад. – Желаю тебе хорошей рыбалки и счастливой любви!

Она улыбнулась Армель, с которой уже обменялась поздравлениями по телефону. Было видно, что Жан-Мари смутился, внезапно осознав, что он уж слишком горячо обнимал Маэ.

– Холод напугал всех, только не нас, – заметила она. – И даже нет возможности согреться, все бары закрыты.

– Тебя освободили от присмотра за ребенком? – поинтересовался Жан-Мари.

– Мать только что его забрала.

– Тебе понравился этот опыт, захотелось иметь своего собственного?

– Не знаю… Но он оказался очень славным мальчиком.

Невозможно было признаться ему, что речь идет о сыне Ивона. Армель обещала держать это в тайне, что избавляло Маэ от неловких объяснений. Пришлось бы ворошить прошлое, объясняя присутствие Артура под ее крышей, а ей этого совершенно не хотелось.

– Пригласишь нас на чай? – спросила Армель Жана-Мари.

Он с удовольствием согласился, тем более что его дом на улице Фош был как раз рядом. День святого Сильвестра[16] они с Армель отпраздновали в бистро в Сен-Ка[17] вместе с друзьями и, судя по их осунувшимся лицам, легли спать поздно. Маэ подумала, что они провели ночь вдвоем, как это было последнее время. Жан-Мари – человек серьезный, и если он продолжал эти отношения, значит, чувствовал настоящую привязанность. Армель же выглядела влюбленной и так сияла радостью, что Маэ ей позавидовала.

– Зря ты не пришла вчера вечером, – упрекнул ее Жан-Мари. – Мы здорово повеселились, «Ньюпорт-кафе» ходило ходуном!

– Я не могла оставить папу с мальчиком один на один…

– А нам тебя не хватало весь вечер, – посетовал он. – Без тебя было все не так.

Его очевидная искренность смутила Маэ. Ей не хотелось обижать подругу, тревожить ее. Она осторожно отстранилась от Жана-Мари и взяла Армель под руку.

– У меня предчувствие, что Новый год принесет тебе счастье, – прошептала она ей на ухо.

* * *

Утомившись, Эрван в конце концов отключил у телевизора звук. С тех пор, как мальчика увезли, в доме стало очень тихо. Каким мучением было смотреть на него каждый день в течение целой недели! Его сходство с Ивоном было невероятным. Этот призрак умершего был ему живым упреком. Тем более что Ивон появился в команде совсем мальчишкой, и уже было видно, что сын станет его точной копией.

Эрван приложил огромные усилия, чтобы держать себя в руках и не испортить праздники – это стоило ему ночных кошмаров и бессонницы. Он просыпался в поту, включал свет и думал, не позвать ли Маэ на помощь. Почему она поставила их в такую нелепую ситуацию? Ей хотелось помучить себя, а заодно и его? Дочь была слишком доброй и совсем не умела помнить зло. Она должна была возненавидеть эту проклятую Розенн, а еще и его, своего отца, который не умеет прощать. Он помнил, как ярость ослепила, затопила его, когда Ивон во всем признался. И этот тип будет его зятем? Наследует его компанию? Никогда! Он не для того работал всю свою жизнь, чтобы какой-то проходимец вторгся в его семью и завладел его кораблями. Он представил, как ведет дочь к алтарю, чтобы передать ее в руки отъявленного лжеца, труса и предателя! Не будет этого, ни за что! На палубе траулера Эрван не спускал с него глаз, и ненависть росла в нем с каждой минутой. Он проклял Ивона. А потом налетел ветер, поднялся шторм, и на них обрушились гигантские волны. Было ли вмешательство божественных сил в том роковом повороте штурвала или ответственность лежит на Эрване Ландрие, на нем одном?