голос, и он отворачивается, как будто не может больше смотреть на сына.

– Если такие истории сейчас рассказывают на улицах, значит, дела обстоят именно так, как мы давно уже подозревали, – глядя на принца, говорит королева голосом сладким, как мед. – Если ты думаешь, что корона, кровь или имя смогут тебя защитить, ты ошибаешься, сын мой. Мы должны оказать им такую же милость, какую они готовятся оказать нам.

Она резко поворачивается к нам. Этти прячется за мою спину.

– Не бойся, дитя. Мы получили истинное удовольствие от столь запоминающейся истории. – Она чересчур широко нам улыбается. – Более того, мы так благодарны тебе за это развлечение, что предлагаем воспользоваться нашим гостеприимством сполна. Завтра вечером здесь состоится бал, и мы были бы очень рады, если бы вы обе остались и приняли участие в празднике.

Кажется, Этти очень понравилась эта мысль: она выходит из-за моей спины и робко улыбается королеве.

Но я лучше понимаю, что происходит. Королева опасна. Нам нужно скорее уходить из дворца. Как только найду кладовые с пшеницей, мы сможем бежать.

Королева смотрит на мужа, который изо всех сил пытается снова застегнуть пуговицы на сорочке. Живот его свешивается наружу над поясом, мягкий и какой-то жалкий, и сам он выглядит совершенно потерянным.

– Пойдем, дорогой, – говорит она.

Она встает и, взяв мужа за руку, выводит его из комнаты.

Шорох шелкового платья по вощеному полу – и вот ее уже нет.

21. Сестры

– Я провожу вас в вашу спальню, – говорит принц, поднимаясь. Дверь перед ним открывается будто сама по себе, и он подталкивает нас к выходу.

– Ах, Нина, бал! Что может быть волнительнее? – Этти от радости хлопает в ладоши, когда мы петляем по бесконечным коридорам. Повернувшись, она видит выражение моего лица и начинает сомневаться. – Мы же можем остаться на бал, правда?

– У вас нет выбора, – говорит принц.

Я хмурюсь.

– Нам пора уходить, Этти, – строго говорю я.

Принц замирает.

– Лучше не противоречить Матушке, – качает головой он. – В конце концов, она ваша королева, и ее приказ – закон для вас.

– Что ты сказал? – спрашиваю я с угрозой в голосе.

– Ну… вы ее подданные, так что формально вы принадлежите ей и моему отцу.

– Я никому не принадлежу, – резко отвечаю я, а Этти хватает меня за руку.

Принц хмурится.

– Но это неправда. Я наследный принц Франции. Однажды я стану королем, и всё и все будут принадлежать мне. Если бы я захотел, я бы уже давно приказал вас арестовать. Если бы я так решил, вас бы казнили. Я…

Я даю ему звонкую пощечину. Звук от удара летит по коридору как выстрел.

– Нина! – с ужасом вскрикивает Этти.

Слуги охают и быстро идут к нам, но принц жестом отгоняет их.

Он с удивлением смотрит на меня, схватившись за щеку.

– Ты ударила меня.

– Ты еще не так получишь, если опять вздумаешь заявлять, что мы – твоя собственность. Мы Отверженные и не принадлежим никому, кроме наших Отцов. Ты и тебе подобные могут управлять почти всем в этой стране, но над нами у тебя власти нет.

Принц касается рукой подбородка. У него на лице читается буря эмоций: гнев, недоверие и что-то еще. Затем он расправляет сюртук и приглаживает волосы. Я поворачиваюсь к нему спиной и решительным шагом иду к нашей комнате.

Он ускоряет шаг и догоняет нас.

– Прости, – неуверенно произносит он.

На меня это не производит никакого впечатления. А добросердечная Этти сразу же тает. Она подходит к нему и протягивает руку.

– Видишь, Нина, он просит прощения.

Она примирительно гладит его по руке.

– Мы останемся на бал. Мы же обещали твоей маме.

Принц оживляется, на его губах появляется улыбка.

Я фыркаю.

– Я здесь не для того, чтобы ходить на балы, – говорю я.

Он переводит взгляд с меня на Этти и нервно теребит рукав.

– Ты сказала, что в стране голод, – начинает он. – Если вы останетесь здесь, во дворце, не только до бала, но и после, то вы никогда не будете голодать. У нас очень много еды.

В своей честности он кажется мне жалким.

Я скрещиваю руки на груди.

– А что будет с теми, кто не во дворце? Что будет с Отверженными? Я буду жить здесь, в этой позолоченной клетке, объедаясь пирожными, а они будут голодать и умирать? Объедки с вашего стола избавили бы их от голода. А самая маленькая кладовая с зерном спасла бы сотни таких, как они.

– Я этого не знал, – тихо говорит принц.

– Ты же наследный принц Франции. Однажды ты станешь королем, и всё и все будут принадлежать тебе, – повторяю я его недавние слова. – Ты и тогда станешь есть пирожные, пока твои подданные будут умирать от голода?

Принц следует за мной, удивленный и молчаливый. Он никогда не знал голода, никогда ни в чем не нуждался. Он не сможет меня понять.

Неожиданно мы оказываемся у двери в нашу спальню.

– Пора спать, – холодно говорю я.

Этти ободряюще сжимает принцу руку и идет за мной.

Он выглядит очень задумчивым, даже почти не смотрит на нас, вежливо склоняя голову на прощание.

– Ну что ж, тогда спокойной ночи, дамы.

Он нервно сглатывает.

– И… простите, что обидел.

– Вы прощены, – ласково отвечает Этти. – А Нина сожалеет, что ударила вас.

– Не сожалею, – сердито бормочу я, а Этти шикает на меня и подталкивает в комнату.

* * *

После того как горничные помогают нам выбраться из платьев, Этти залезает в кровать.

Она задумчиво смотрит на меня.

– Не волнуйся, – говорю я ей. – Я…

– Мне кажется, ты ему нравишься, – перебивает Этти.

– Что?

– Принцу. Я думаю, ты ему нравишься.

– Этти, тебе кажется, что я нравлюсь всем, – обрываю ее.

– Но это правда! Монпарнасу ты тоже очень нравишься.

Я даже вздрагиваю. Не меньше минуты просто смотрю на нее, потом, наконец, обретаю дар речи и выдавливаю:

– Не говори глупостей! С какой стати я могу понравиться хоть кому-то из них?

– Потому что ты храбрая и умная, – улыбается она. – И потому что ты его ударила.

– Да я ни за что в жизни не подниму руку на Мастера ножей, – возмущаюсь я.

При этих словах Этти начинает громко хихикать.

– Монпарнас хорошо относится к нам только из-за баронессы Кордей. Она очень хотела, чтобы Орсо освободили из тюрьмы. Да и в любом случае, юноше не может понравиться девушка только за то, что она храбрая, Этти.

– Да?

– Да. Девушки могут нравиться потому, что они симпатичные.

– Ну вот я