что он был взвинчен до крайности, но из последних сил держал себя в руках. На всякий случай Ирина справилась о самочувствии дочери, нет ли надежды, что девушка в ближайшие дни будет способна дать показания, но вполне ожидаемо услышала, что бедняжка очень плоха, буквально не в силах поднять голову от подушки, и доктор дает прогноз, что это затянется недели на две. Девушка слабенькая, плохо переносит жару, очень остро переживает за судьбу отца, поэтому совершенно расхворалась.

Ирина хотела сказать, что, когда действительно волнуешься за своего родителя, есть прямой смысл взять себя в руки и прийти в суд свидетельствовать в его пользу, но только пожелала слабой девушке скорейшего выздоровления.

Взглянув на часы, Ирина с удивлением поняла, что Смульская живописала свои страдания целых полтора часа. Так интересно рассказывала, что время пролетело незаметно. В принципе можно бы и продолжить, сразу вызвать Искру Константиновну, да и закончить на сегодня. А завтра выступят судмедэксперт, врач приемного покоя, дежурные оперативники, потом прения, последнее слово и приговор. И можно с чистой совестью ломать голову над загадочным молчанием Кольцова. Тут взгляд Ирины упал на Бабкина, явно изнывающего от желания покурить. Что ж, сегодня он ведет себя идеально, так почему бы не поощрить пятнадцатиминутным перерывом? Заодно зал проветрится.

Гортензия Андреевна увлеченно беседовала со своей соратницей по педагогическому цеху, директрисой школы-интерната, и кинула на Ирину взгляд, в котором ясно читался приказ ее не прерывать. Ирина вернулась к заседателям и обратилась к крановщику:

— Миша, извините меня, пожалуйста, что делаю замечание, но в суде надо следить за своей речью. Вы можете спрашивать обо всем, что вам не ясно, но без жаргонных выражений.

— Это в смысле каких? — Миша озадаченно нахмурился.

— Гопники, поржать. Есть культурные аналоги: хулиганы, посмеяться. Употребляйте, пожалуйста, их, а то секретарю трудно вести протокол.

— Постараюсь, — покладисто кивнул Миша.

— Вот и хорошо. Поймите меня правильно, я очень рада, что вы принимаете активное участие в процессе и задаете по сути верные вопросы, но форма тоже важна.

— Да это я понял, — проворчал Миша, — мне другое неясно: откуда эта гопота, если у Вики не было друзей?

«А и правда», — подумала Ирина и ободряюще кивнула молодому человеку, мол, продолжай.

— Бабка эта говорила, что Вика была одинокая, и мужик из института тоже.

— Декан курса.

— Ну да, он. Кого она могла подбить на такое опасное дело, если ни с кем не водилась?

— Договорилась с незнакомыми ребятами?

— Нет, из нормальных пацанов никто в такой блудняк не впишется, — авторитетно заявил Миша, — разве что с алкашами кончеными за бутылку сторговаться, ну так пьянь с гопотой не перепутаешь даже в полной темноте.

— Мало ли как было, — вздохнула Ирина, — мы ведь не изучали детально личность потерпевшей, может быть, у нее были друзья не из школы и не из института. Товарищи детства, так сказать, ребята с нашего двора…

— Нет, невозможно, — улыбнулась Шарова, слышавшая их разговор, — так не могло быть.

— Почему?

— Когда у девочки есть друзья-мальчики, у нее немедленно появляются подруги-девочки.

«Тоже не поспоришь», — мысленно усмехнулась Ирина и заметила:

— Только если это не отпетые уголовники, знакомство с которыми Вика тщательно скрывала, но тогда бы следователь вычислил их без особого труда.

А почему, кстати, этого не было сделано? Неужели так сложно прошерстить окружение молодой девушки, найти хулиганов и заставить их подтвердить показания Смульской? В чем загвоздка? Или то были детишки из хороших семей, которым приспичило поиграть в благородных разбойников, и следователь просто решил не портить им биографию? Но большой вопрос, стали бы такие детишки рисковать ради нелюдимой, странной и непопулярной девочки?

Однако нелюдимая-нелюдимая, а со Смульским Вика как-то познакомилась, и не факт, что, скройся Борис Витальевич с места преступления, эту связь удалось бы установить.

А как, кстати, они нашли друг друга? Листая уголовное дело, Ирина пропустила этот момент, а сегодня Смульский в своих показаниях обрисовал факт знакомства как-то невнятно. Конечно, принципиального значения это не имеет…

— Ой, знаете, что я тут подумала, — вдруг воскликнула Вера Васильевна, перебив мысли Ирины, — я же ошиблась, когда спросила про то, что они с дочкой должны были сто раз обсуждать нападение.

— Нет, все правильно, вы можете задавать любые вопросы.

— Не в этом смысле. Я как-то сбилась и забыла, что Смульский поехал к Вике сразу после того, как дочь прижали в парадной. Почему-то у меня сложилось, что прошло много времени.

Ирина нахмурилась и переспросила:

— Не поняла вас, простите.

— Создалось ложное представление, — терпеливо пояснила Вера Васильевна, — что сначала Виктория подослала парней к жене, потом подождала и, только когда убедилась, что не сработало, организовала атаку на дочь.

— Все верно, так и было.

— Да, но я не сообразила, что Смульский поехал к Виктории в тот же вечер, сразу после того, как дочку его притиснули в парадной. Почему-то я решила, что они еще пару месяцев ждали после нападения на дочь.

— Нет, сразу поехал.

— Да, а я ошиблась и спросила так, будто у матери и дочери и впрямь было время обсуждать и мусолить эти происшествия. А в реальности-то нет! Нервная дочка в ауте от нападения, а через несколько часов обе в шоке оттого, что мужа и отца арестовали за убийство. Тут проблема сходства бандитов действительно отходит на второй план.

Ирина нахмурилась, пытаясь понять, к чему клонит красивая заседательница.

— Я действительно спросила глупость, но Смульская мне ответила, будто так и надо. Понимаете? Как будто и вправду у них был промежуток все забыть и спокойно жить дальше. Но какое тут спокойно, когда папаша в тюрьме? Я так понимаю, что его сразу задержали?

— Да, конечно.

— Вот именно, мужик дома не ночевал, а утром тебе звонят с известием, сушите сухари, кормилец ваш в тюряге! Какое тут спокойствие? Она могла мне ответить, что после ареста они с дочкой думали только о том, как бы спасти Бориса Витальевича, а те дурацкие нападения перестали иметь всякое значение. Но никак не то, что она сказала.

— Может, просто решила указать нам наше место? — засмеялся Миша. — Типа не вам, быдло бестолковое, тут мне вопросы дурацкие задавать. Я белая кость, директор НИИ, так что утритесь и не вякайте.

— Скорее всего, — кивнула Ирина, — люди такого ранга часто раздражаются, когда им приходится давать показания в суде, как простым смертным. Эта оговорка ничего не значит почти наверняка, однако мне приятно видеть, с каким вниманием и ответственностью вы исполняете свой долг. Еще раз повторю, товарищи, если вас что-то настораживает, не стесняйтесь, спрашивайте у свидетелей, уточняйте