– А я думал, что большинство уже не пьет, – удивился Эдвин.

– Большинство – да. Но большинство – это далеко не все. В порту огромное количество этого добра, склады забиты, оптовые партии пылятся. При теперешнем уровне дурных привычек этого надолго хватит. На многие годы. Еще у меня есть сигары и обычные сигареты, первоклассный кокаин, пара старых номеров «Джи-Кью» и «Максима».

– Елки-палки! – Эдвин полез за бумажником. Он запасся сигаретами, купил спиртное и приобрел даже парочку больше не издающихся журналов для мужчин. И когда, совершенно счастливый, он зашагал дальше, ему было Видение. Видение столь ясное и впечатляющее, что он чуть не разрыдался. Новое меньшинство – бунтари, целая субкультура несчастливых – загнано в подполье по всей стране и вынуждено существовать в теневом царстве черного рынка и тайных рукопожатий. Подземный мир тех, кто не захотел проститься с дурными привычками, кто твердо (и благородно) отказался «обрести блаженство». Видение вдохновило его: группа маргиналов, пыл которых не угасает все грядущие годы смуты. На душе полегчало, он приободрился, и тут – тут его схватили. Снова.

– Какого черта? Вы обещали неделю!

Сэм Змей по прозвищу Змий осклабился. Эдвин растянул губы в ответ. На заднем сиденье машины было тесно, тонированные стекла скрывали происходящее от внешнего мира. По бокам Эдвина сидели двое помощников, и один ткнул ствол ему под ребра.

– Тэк-тэк. Что у нас тут? – Змий вытащил у Эдвина контрабандные сигареты и спиртное. – Забавно, а?.. Выпивка и курево.

– Вы же сами дали неделю, черт возьми! – Эдвин искренне огорчился. Мафия не держит слово. Что за дела?

– Неделя прошла, – сказал Змий. – Мы взяли вас в воскресенье. Продержали два дня…

– Вот именно! И отпустили во вторник.

– Ну да. Сегодня понедельник, вот и неделя. Эдвин был вне себя от возмущения:

– Неделя будет во вторник, а не сегодня. У меня еще день.

– Нет… – Змий размышлял вслух. – Это получается восемь дней. Считаем: вторник, среда, четверг… – Он принялся загибать пальцы, но это оказалось нелегким делом, потому что пары пальцев ему недоставало.

– Прошлый вторник не считается.

– Считается. Почему нет?

– Смотрите, – сказал Эдвин. – Если в пятницу вы кому-то говорите «Увидимся через неделю», разве вы встречаетесь в следующий четверг? Конечно, нет. Для обычного человека «через неделю» значит «в тот же день через неделю». Так что ждите до завтра.

Змий нахмурился, ища поддержки у помощников, но их нанимали явно не за умственные способности, так что помочь ему они не могли.

– Еще один день! – вскричал Эдвин. – У меня еще один день!

– Ладно, – согласился Змий. – Я понимаю, чего вы так дергаетесь. Хорошо… свободны, у вас еще двадцать четыре часа. Но все равно придется сломать вам палец или что-нибудь еще.

– За что? Потому что не желаете признать свою ошибку? Конечно, не желаете, вы же все-таки человек. Послушайте, Змий, нет ничего постыдного в том, чтобы сказать: да, накладочка вышла. Я ошибся. Все мы несовершенны. Итак, завтра начинаем заново, идет? Новый день, новый старт. Что скажете, громила?

В палате первой помощи госпиталя Сан-Себастьян Эдвину на большой палец наложили гипс и дали пузырек сильного болеутоляющего (доктор убеждал его блокировать боль в уме, по методу Тупака Суаре, но в ответ услышал: «Обезболивающее, блядь, и побыстрее, не то я вас прикончу!»).

И вот, одурманенный, с распухшим багрово-черным пульсирующим пальцем – который после обработки Змия стал воистину «большим», – Эдвин, пошатываясь, вернулся к себе… в пустой дом.

«Пустой» не в смысле «никого нет», а в смысле «ничего нет». Потрясенный Эдвин долго стоял, окаменев. Все исчезло. Ни мебели. Ни занавесок. Ни портьер. Даже – он заглянул на кухню – треклятого холодильника и треклятой плиты. Дженни его обчистила.

Появился Пуся, мяукнул растерянно и потерся о его ноги. У Эдвина не осталось даже сил как следует наподдать ему.

– Все забрала, – повторял он, словно это как-то могло смягчить удар. – Все.

Цветная душистая бумажка с запиской лежала посреди гостиной. Но он и так знал, что в ней написано.«Дорогой Эдвин, я решила уйти от тебя». Эдвин оглядел пустую комнату. «Спасибо, дорогая, я и без тебя это понял».

Я отправляюсь навстречу счастью и открытиям. Я продала все наше так называемое имущество, чтобы собрать денег на путешествие. (Эдвин, ведь это всего лишь вещи. Помни: не мы владеем имуществом, это оно владеет нами.) Да, Эдвин, для меня настало время перестроить свою личность в соответствии с более духовными принципами. Я не очень понимаю, что это значит, но все равно хочу этого добиться. Я решила стать наложницей Тупака Суаре. Я позвонила Ему вчера поздно вечером (его домашний телефон я нашла, в твоем компьютере) и предложила свое сердце и душу. В ответ Он сказал, что все мы должны сбросить тела и стать единым целым с самой жизнью. Спросил мои размеры, чтобы суметь правильно отделить внешнюю скорлупу от истинной внутренней красоты. Я ему понравилась. Он попросил прислать фото по факсу. (Я послала то, где я в красном купальнике, из нашей поездки в Акапулько. Думаю, на ней хорошо видно мою сущность.) Я так волновалась, но, к моей радости и облегчению, Он милостиво разрешил присоединиться к Его «священной команде Богинь», как Он поэтично выразился. Эдвин, надеюсь, ты меня поймешь. Сейчас мое место рядом с Великим Учителем. Прости. Хотя все равно я тебя никогда не любила. Ничего личного, но это правда. Кстати, я продала все твои костюмы бродячим музыкантам. (Пять долларов за штуку, мне ведь сейчас деньги как нельзя кстати. Спасибо.) К сожалению, не могу взять с собой в Великое Путешествие нашего Пусю. Ну и черт с ним, ведь у Просвещенного аллергия на кошачью перхоть. Но я знаю, ты о нем позаботишься. Вы оба так привязаны друг к другу.

Твоя Дженнифер

P.S.: Про Мэй я все знаю. И всегда знала. Просто мне было все равно.

Эдвин с письмом в руке тяжело опустился на пол. Сломанный палец ныл. Да, он завтра получит больше миллиона долларов, но все уже пошло кувырком, его жизнь лишилась опоры. Жена присоединилась к свите Тупака Суаре, сам он под прицелом, большой палец сломан, вещи проданы странствующим уродцам, а он собирается бежать из страны. Один.

Несмотря на свои бурные фантазии, он прекрасно понимал, что, возможно, никогда больше не увидит Мэй. Он отправил бы ей тайное послание, попросил бы приехать к нему, но неизвестно, согласится ли она. Он может потерять ее навсегда. Вот чувство, которое охватило Эдвина, – чувство утраты. Можно бы составить целый список утрат – если бы, конечно, Змий не сломал ему большой палец на правой руке. («Только не правую! Чем я буду писать?» Затем хруст, крик и неискреннее извинение: «Простите, мистер де Вальв, таковы правила».) Эдвин потерял почти все. Жену. Дом. Лучшего друга (так и хотелось сказать «единственного» друга).