Хотя, несмотря на всю неловкость и дискомфорт, в этом слиянии было нечто завораживающее. Никогда еще не чувствовала она себя ближе ни к одному живому существу. Она как будто дышала за двоих.

– Не сопротивляйся, Сидони. – Джозеф, казалось, тоже завис над пропастью. – Иначе разобьешься, как стекло.

Она зажмурилась и сделала еще один судорожный вдох.

– Я не знаю, что делать, – беспомощно пробормотала она, вонзившись пальцами в его влажную кожу.

В его резком выдохе ей почудился смешок. Она почувствовала, как мышцы спины его сжались и расслабились.

– Все в порядке, tesoro. Ты в надежных руках. Доверься мне.

Ее объятие делалось крепче, несмотря на то что желание оттолкнуть возрастало. Сейчас он был всем, чего она хотела, и всем, чего не хотела. Губы его скользнули по ее шее и отыскали особенно чувствительное местечко. К ее удивлению, по телу пронеслось мимолетное возбуждение, и это когда она думала, что никакое удовольствие уже невозможно.

Спина его напряглась, и он задвигался решительнее. На этот раз, когда он толкнулся в нее, все вокруг взорвалось ярко-красной болью. Вскрик Сидони, казалось, целую вечность носился по комнате. Боль была мучительной, словно Джозеф разорвал ее надвое. Он испуганно оцепенел, только грудь неровно вздымалась и опадала у нее на груди. Как странно ощущать каждый его вздох, малейшее движение. Зачем, ради всего святого, женщины этим занимаются? Она с трудом удержалась, чтобы не потребовать от него слезть с нее.

Джозеф снова поцеловал ее в шею, словно извиняясь, и сквозь затихающую боль Сидони ощутила легкий трепет. Она задрожала, переполненная противоречивыми ощущениями. Его мускусный запах. Твердость тела. Жалящее давление между ног. Она уже больше не девственница.

Он легонько прихватил зубами кожу между плечом и шеей. Красная пелена боли уже немного рассеялась. Он шевельнулся. Она была настолько настроена на него, что это едва уловимое движение показалось землетрясением. Он обхватил одну грудь и пощипывал сосок до тех пор, пока тот не заострился. Больше удовольствия, чтобы смягчить дискомфорт.

Джозеф сжал сосок, и как будто раскаленная проволока пронзила ее насквозь и протянулась к тому месту, где тела их соединялись. Она вздохнула – на сей раз этот звук выражал больше, чем протест. С тихим стоном Джозеф осторожно выскользнул из ее нее. Она ощутила при этом слабую дрожь трения, затем – ничего.

Сидони открыла сухие глаза и устремила взгляд на потолочные балки. Лицо Джозефа все еще было спрятано у нее на плече. Теперь, когда он вышел из нее, ей следовало бы испытать облегчение. Но вместо этого было раздражение и разочарование.

И это все?

Сидони приготовилась к боли. Дискомфорт был, но ничего такого, что могло бы сравниться с глубоким трепетом, сотрясшим ее. Он завладел ею целиком, даже больше, чем когда взял ее девственность. Мышцы расправились, как крылья птицы в полете или лепестки распускающегося цветка. Результат был необычайным. До сих пор она не плакала, но от этого прекрасного соединения жгучие слезы выступили на глазах.

– Ох, Джозеф, – прошептала она. – Я не знала.

– Это еще не все. – Он приподнялся на руках и заглянул ей в лицо. То, что было жестким вторжением, теперь казалось горячим, твердым и желанным.

Он выглядел более молодым, более добрым и живым, чем мужчина, которого она знала. Человеком, которого жизнь не ломала и не предавала. Какую бы боль ни причинило ей это слияние, Сидони была рада, что подарила ему этот кратковременный покой. Союз их тел перешел из физической в иную плоскость, открывающую новые эмоциональные горизонты. Она почувствовала головокружение и растерянность.

Сидони заморгала, прогоняя глупые слезы, и убрала прядь волос с его лба. Нежность освещала ее изнутри. Словно этот мужчина – ее вторая половинка. Словно им судьбой предназначено всегда быть вместе.

Глупо.

– Я сделал тебе больно.

Она нашла в себе силы улыбнуться:

– Уже нет.

– Я рад. – Он склонил голову набок, как кот, потянулся к ее ласкающей руке.

Она прикрыла глаза, остро ощущая пустоту, хотя его отступление пробудило вихрь новых ощущений.

– Приготовься удивляться, il mio cuore. – Он быстро поцеловал ее в плечо. Этот благоговейный жест тронул ее так же глубоко, как и все остальное в этом болезненном, ошеломляющем слиянии.

– Покажи мне, Джозеф, – пробормотала она, поражаясь, с какой готовностью доверяется всему тому, что он собирается с ней сделать. Попроси он ее полететь с ним на Луну – она схватила бы его за руку и поинтересовалась, в какую сторону прыгать.

– С удовольствием.

Он снова вошел в ее тело. Кровать под ними громко заскрипела. Руки ее обвили его за плечи, и она слегка повернула таз. Смена угла породила прилив наслаждения. Сверкающая паутина восторга сплеталась вокруг нее.

Джозеф застонал с явным одобрением и прильнул в неистовом поцелуе к ее губам. Все стало пронзительной, нетерпеливой страстью. Он погружался внутрь и отступал бесконечно, как океанские волны накатывают на скалы. Нежность растворилась в жажде, хотя воспоминание о ней не исчезало, как эхо далекой музыки, придавая накал растущему возбуждению.

Джозеф уводил ее все выше и выше. Сидони вытянулась под ним, открыла изумленные глаза. Жилы натянулись у него на шее, губы растянулись в тонкую нитку. Он походил на дикаря. На человека, доведенного до отчаяния. Он был мужчиной, которому она доверила свою жизнь.

На миг она застыла на краю чего-то дикого, свободного и настоящего. Затем напряжение свернулось спиралью и рассыпалось, и Сидони полетела в ослепительный огненный поток. Пламя лизало ее со всех сторон. Ошеломляющее наслаждение унесло туда, где она никогда прежде не бывала, – в бушующий океан.

Словно издалека услышала она гортанный стон, затем Джозеф напрягся, и жидкий жар хлынул внутри нее. Он сделал толчок, второй, третий, а потом повалился на нее со стоном.

Сидони лежала на спине, тяжело дыша и глядя вверх. Тело Джозефа пригвоздило ее к матрасу. Руки Джозефа обнимали ее. Семя Джозефа растекалось внутри нее. Он увлек ее с собой в чудесное путешествие к экстазу, и теперь она плавно возвращалась на землю с разбитыми в пух и прах предубеждениями и предрассудками.

Когда восторг мало-помалу отступил, она неохотно вернулась в реальный мир, который теперь навсегда изменился. Под задержавшимся удовольствием зародилось беспокойство. Она почти жалела, что Джозеф не оставил ее в неведении относительно этой сияющей, ослепительной радости.

Ибо вкусив такой радости, как она сможет жить без нее?

Сквозь золотистый туман Джозеф сознавал, что надо передвинуться. Он, должно быть, чертовски тяжелый и вдавливает Сидони в твердый матрас.

Но шевелиться не хотелось. Он суеверно боялся, что, если нарушит физическую связь между ними, случится нечто ужасное. Он не доверял счастью – слишком мало видел его со времени отцовского позора. Предаваться любви с Сидони – он хотел назвать это кувырканием, но не мог, ибо грубость казалась богохульством, – было таким райским блаженством, какого ему еще не доводилось испытывать.