Между тем никто лучше либеральных реформаторов (а к ним принадлежал и Мэрфи) не видел, в какую пропасть перманентных социальных потрясений с неясным исходом для самих устоев двухпартийной системы и всей существующей структуры власти может завести слепая ярость охранителей и сторонников «порядка» любой ценой. У ньюдилеров отнюдь не угасла надежда, что нажиму рабочего радикализма, широких движений социального протеста можно противостоять, оставаясь на почве правопорядка, иными словами, не прибегая без крайней нужды к репрессивным мерам, прямому насилию, полицейскому террору в духе кошмаров памятной всем «красной паники» 1918–1920 гг. или вашингтонского побоища летом 1932 г. Своеобразным документальным свидетельством социальной философии либерализма эпохи «нового курса», как нам кажется, могут служить пояснения того же Мэрфи в отношении мотивов его поведения в разгар острейшего классового конфликта в автомобильной промышленности в 1936 и 1937 гг. В письме от 25 мая 1937 г. губернатор Мичигана, обвиняемый людьми его же круга в соучастии в покушении на священные права собственности, в исповедальном порыве признал, что все уступки рабочим были вынужденной мерой, диктуемой только беспрецедентным характером возникшего кризиса и стремлением отвести угрозу всеобщей политической забастовки {21}, а может быть, и кое-чего посерьезнее.

Точно такой же позиции в аналогичной ситуации, но применительно к общенациональному масштабу придерживались и президент Рузвельт, и министр труда Ф. Перкинс, воздавшие должное тактике лавирования и толерантности Мэрфи и поздравившие (в один и тот же день) губернатора с урегулированием конфликта, который, как выразился президент, «был чреват серьезными беспорядками и расстройством» {22}.

Итак, реформы «нового курса» не акт милосердия, не дань христианской добродетели, а прямой результат борьбы рабочих и предпринимателей, профсоюзов и корпораций, низов и верхов {23}. Говоря о генезисе реформы рабочего законодательства «нового курса», очень важно учитывать и внешний фактор, прежде всего прямое и косвенное воздействие формально провозглашенных прав трудящихся в СССР. В 30-е годы там были осуществлены и многие реальные дела – ликвидирована безработица, обеспечено было последовательное осуществление широких социальных программ в области здравоохранения, просвещения, жилищного строительства, охраны труда, детства и материнства и т. д. Рабочее движение США развивалось не в безвоздушном пространстве, к тому же в кратчайшие сроки рабочие Америки отучились видеть в своей стране некий парадиз для людей труда. Их критика касалась прежде всего либерального реформизма в той неспешной, лениво тягучей форме, в которой он предстал после атакующих порывов «Ста дней», растворившись в разговорах и дискуссиях.

Претензии рабочих были справедливы. Начать хотя бы с многочисленных недомолвок и изъянов рабочих статей Закона о восстановлении промышленности, принятого в июне 1933 г., которые были на руку предпринимателям и корпорациям, охотно использовавшим их в своих собственных интересах. Под нажимом крупного бизнеса генерал Хью Джонсон, глава Администрации восстановления, первое время вообще старался не замечать этих статей {24}. В довершение всего Рузвельт нанес весьма ощутимый удар по правам профсоюзов, защищавших систему «закрытого цеха», утвердив в августе 1933 г. «кодекс автомобильной промышленности» с так называемой оговоркой о заслугах. Правительство тем самым санкционировало любые действия предпринимателей в этой отрасли, которые в вопросах найма и увольнения рабочих могли отныне поступать, как им заблагорассудится, исходя из «индивидуальных заслуг» рабочего и не считаясь с тем, состоял ли он членом тред-юниона или нет.

Для большинства тред-юнионистов яростное сопротивление капитала попыткам рабочих воспользоваться правом на организацию, декларированным пунктом 7-а, а также позиция стороннего наблюдателя, занятая Вашингтоном, были неприятным сюрпризом {25}. Тех, кто стремился видеть в рабочих статьях НИРА свидетельство особого расположения правительства к профсоюзам, могла бы насторожить брошенная президентом в 1934 г. фраза о его глубоком безразличии к тому, что предпочтут рабочие, если пожелают воспользоваться пунктом 7-а, – профсоюз или Королевское географическое общество? {26} Небрежение, обструкционизм – такими словами характеризует подход Рузвельта к требованию рабочих предоставить им законное право на коллективную защиту от произвола предпринимателей известный американский историк Д. Броуди {27}. Однако первое время даже публичное заявление главы Администрации восстановления генерала Джонсона, объявившего о нейтралитете правительства в конфликте между профсоюзами и монополиями {28}, истолковывалось как самовольная выходка недружественного к профсоюзам бюрократа.

Заинтересованность рабочих в утверждении своего права на организацию в профсоюзы была столь велика, что вопиющие дефекты НИРА, колебания и уклончивость Белого дома в этом вопросе удивительным образом какое-то время оставались как бы не замеченными ими. Промышленные центры оказались охвачены волной энтузиазма. Самым популярным был лозунг: «Президент (Рузвельт) хочет, чтобы ты вступил в профсоюз!» Немногие тогда знали, что президент вовсе этого не хотел. В момент окончательного редактирования законопроекта о восстановлении промышленности в мае 1933 г. судьба рабочих статей билля могла оказаться плачевной, если бы сенатор Вагнер, сознававший решимость профсоюзов бросить на чашу весов все свое влияние, не потребовал в ультимативной форме от представителей Национальной ассоциации промышленников отказаться от обструкции и тем самым вынудил президента занять позицию нейтралитета {29}.

Еще летом 1933 г., используя частные каналы, глава Администрации восстановления Хью Джонсон заверил предпринимателей, что НИРА не может «применяться в качестве инструмента защиты интересов профсоюзов» {30}. В марте 1934 г. уже сам президент США, выступив заодно с автомобильными магнатами, сорвал намечавшуюся всеобщую стачку рабочих автомобильной промышленности в защиту права на организацию в профсоюз и, отвергнув слабые поползновения АФТ достичь компромисса в выработке «автомобильного кодекса», буквально навязал рабочим условия, устраивающие монополии {31} и лишь незначительно улучшившие положение «синих воротничков».

Видный американский исследователь истории рабочего движения в США в 30-е годы Сидней Файн приходит к следующему выводу: «История с принятием кодекса автомобильной промышленности, несмотря на все разговоры о партнерстве правительства, промышленников и рабочих в осуществлении НИРА, рельефно выявила тот факт, что организованное рабочее движение там, где оно не имело достаточных сил бросить вызов союзам предпринимателей, было в лучшем случае партнером с ограниченными правами. С того момента, когда был составлен набросок кодекса автомобильной промышленности и до истечения срока его действия, президент Рузвельт в ходе любого конфликта, возникающего между рабочими и администрацией предприятий, становился на сторону предпринимателей. Поступая таким образом, он раскрыл, возможно в преувеличенном виде, кое-что существенное в природе Национальной администрации восстановления и так называемого первого «нового курса» {32}.